Свидетель с заставы № 3

Сторожевой пограничный корабль «Кит» возвращался после трёхсуточного дозорного крейсерства в районе Средне-Курильских островов. Барометр продолжал падать, и капитан-лейтенант Мугаров приказал прибавить ходу, торопясь до наступления шторма возвратиться в базу.

Начиная от Олюторки и Карагинского острова, что у северо-восточной оконечности Камчатки, до мыса Лопатки и Курильских островов, во всех гаванях, стоянках и прибрежных факториях знали лихого командира. На «Ките», как и на других пограничных кораблях, служили смелые, решительные моряки, готовые в любую минуту отправиться в океан, навстречу любой опасности.

Но из этого вовсе не следовало, что Мугаров предпочитал ровным попутным ветрам крепкие «лобачи», любил нырять в водяные ямы и безразлично относился к солнцу. Плохая погода наруку только нарушителям границы.

И Мугаров обрадовался, когда вдруг в мрачных сизо-серых тучах образовалась узкая голубоватая полынья. Полынья на глазах увеличивалась и стала похожа на гигантский моржовый бивень. Острие бивня вспыхнуло оранжево-красным огнём и вонзилось в солнце. Паутинная сетка «буса» оборвалась.

Появление солнца в этих широтах Тихого океана было событием столь редким, что Мугаров счёл необходимым сделать запись в вахтенном журнале: «29 сентября 194... года, 10.06. На траверзе мыса Ю... Показалось солнце».

А комендор Петя Пахомов спустился с юта в тесный кубрик, где свободные от вахты матросы и главстаршина слушали радиоконцерт, и шутливо крикнул:

— Всем наверх, солнце!

Первым, как положено, вылез на ют главстаршина Семён Майков. Высоченный, широкоплечий богатырь, он, снисходительно прищурившись, поглядел на солнце:

— Давно не виделись, соскучилось!..

— Сейчас опять спрячется, — убеждённо сказал сигнальщик Валентин Яров.

Худощавый, коротко стриженные волосы бобриком, рябинки веснушек даже на ушах, — он стоял, прислонившись спиной к маленькой шлюпке-тузику.

— Что оно, радиограмму тебе прислало? — спросил Пахомов.

— А это и без радиограммы известно: на тебя больше двух минут смотреть нельзя...

Обогнув остров с юга, «Кит» повернул против ветра и пошёл параллельно берегу.

На фоне посветлевшего неба скалистые кряжи острова, круто опускающиеся в океан, казались ешё более высокими. В случае нужды тут не надейся укрыться от непогоды: на Курилах мало бухт, где бы корабль мог спокойно отстояться во время шторма или тайфуна. Недаром капитаны торгового флота предпочитают поменьше находиться близ этих выброшенных подземной силой скал.

А пограничники плавают здесь каждый день: такова их служба!

Со стороны острова доносился непрерывный однотонный рокот, напоминающий шум воды на могучих порогах.

Прибрежные скалы отливали то иссиня-чёрным цветом, то белым, будто по ним пробегала рябь. Казалось, каменные громады ожили. На скалах шумел «птичий базар»: десятки тысяч кайр и гаг.

Стаи кайр то и дело поднимались в воздух. Когда они дружно, крыло к крылу, летели навстречу сторожевику, то напоминали быстро несущееся облачко — грудь и шея птиц были белыми. Неожиданно они поворачивали обратно, и в одно мгновение облачко превращалось в чёрную пелену, падающую в океан. Это поистине фантастическое зрелище способно поразить любого человека, впервые попавшего на Курилы, но пограничники не обращали на него внимания. Однако вскоре после того, как сторожевик миновал «птичий базар», все, даже всегда невозмутимый сибиряк Игнат Ростовцев, перешли на правый борт, и никто уже не отрывал глаз от берега.

«Кит» поравнялся с лежбищем ушастых тюленей-котиков. Мугаров еще издали увидел, что берег заполнен пугливыми животными, и скомандовал сбавить ход. Зачем их тревожить?

Котики располагались на узкой каменистой береговой полосе гаремами по тридцать-сорок коричневато-серых, окружённых детёнышами маток.

В середине каждого гарема видны были самцы, выделяющиеся своими размерами и тёмно-серой шкурой.

Пограничники с любопытством разглядывали редкостных морских животных.

— Нежатся!.. Небось, тут их тысяч на сто золотом, не меньше, — с ласковым восхищением сказал Майков.

— А вон тот секач здоров, пудов на сорок!— показал Пахомов.

— Который? — поинтересовался Яров.

— Да вон он, поправее рыжей скалы.

Огромный секач, о котором шла речь, видимо, был встревожен. Он поводил из стороны в сторону усатой мордой и, обнажив клыки, зло поглядывал на четырёх расхрабрившихся и совсем близко подползших молодых котиков-холостяков.

За бухтой, где берег был совсем крутым, на едва возвышающихся над водой камнях нежились морские бобры.

Мугаров, облокотившись на поручни ходового мостика, с интересом смотрел на морских зверей в бинокль.

Вот плывёт на спине самка, а на груди у неё пристроился смешной, круглоголовый бобрёнок, а вот этому самцу то ли нехватило места на камнях, то ли такая уж ему пришла охота — он перевернулся на спину и блаженствует, покачиваясь на волнах.

Интерес, который проявляли пограничники к котикам и бобрам, объяснялся не только тем, что всем добрым людям свойственна любовь к мирным животным, но и тем, что эти звери были частью тех богатств, которые охранял сторожевик.