Свидание в Санкт-Петербурге

Никем не встреченный Алеша прошел в дом, увидел в сенях мантилью Софьи, брошенную на лавку, и у него перехватило дыхание. Случайно вошедшая служанка, увидев матросов и хозяина, закрыла лицо фартуком, надсадно крикнула: «Алексей Иванович пожаловали!» — и исчезла. Крик отозвался эхом, и сразу по дому прошла волна движения, словно на сонном корабле боцман протрубил в свой рожок «свистать всех наверх».

Первой появилась Софья, окинула мужа мгновенным взглядом и тут же припала к нему, спрятала лицо на груди. Но, видимо, испуг от внезапного появления мужа был сильнее радости, потому что уже через секунду она тормошила его:

— Что случилось? Почему приехал? Почему не предупредил?

— Все хорошо, очень хорошо, — приговаривал Алеша, нежно рассматривая ее лицо.

Он готов был бесконечно изучать эти прямые, чуть насупленные брови, прозрачные глаза в опушке коротких, густых ресниц, крохотную родинку на виске, но маменька оторвала его от этого занятия, а рядом уже Николенька пытался отцепить у отца шпагу и смеялась Лиза на руках у кормилицы.

Самое простенькое событие этого дня было исполнено высшего смысла: и баня, где Алеша и Адриан парились не менее трех часов, и суета на кухне, где каждое блюдо пробовали все имеющиеся в доме женщины, добавляя с важным видом «соли маловато» или «еще петрушки положить», и торжественное застолье, за которым мало ели и повторяли ненасытно: «Ну, рассказывай…»

А что рассказывать-то? Главное, что на свете есть такое прекрасное понятие, как отпуск, зачем-то торопили в Адмиралтействе, а теперь Алеша может голову дать на отсечение — три дня, а может, и неделю, он будет принадлежать только семье. Николенька весь вечер цепко держал отца за рукав шлафрока, видно, ребенку очень надоело женское общество.

Однако ночью, когда Алеша смог наконец остаться с Софьей наедине, она вместо того, чтобы предаться радости и любви, вдруг расплакалась. «Слезы мои грех, я знаю, в такой день… — твердила она сквозь рыдания. — Но не могу я больше одна!» Дети вырастут и без нее, у них замечательные няньки. Вера Константиновна заменит им мать, а жену Алеше никто не заменит; и посмотри на себя, какой неухоженный, руки в цыпках, похудел невообразимо, кожа на носу шелушится и весь провонял табаком. Плача, Софья исступленно трясла головой, волосы рассыпались по плечам и зацепились за деревянную завитушку в изголовье кровати. Она принялась выдирать эту прядь с болезненной гримасой.

— Но на корабль не пускают женщин, солнышко!

— А пассажиров? Будешь платить за меня капитану.

— На военный корабль, ты знаешь, берут пассажиров только в крайнем случае.

— Мой случай крайний! И на корабль за тобой пойду, и в Кронштадт, если они опять туда тебя упрячут.

Пока они препирались в открытое окно налетело множество всякой мелюзги, мотыльки и мошки порхали вокруг свечи, а по темным углам ровно и уныло гудели комары. Нечисть эту разгоняли долго, Софья успела развеселиться, и даже неминуемая сцена раскаяния — я вздорная, я порчу тебе жизнь, не слушай меня! — на этот раз не состоялась. Все слова растаяли в нежности.

Истинной подоплекой рыданий Софьи были не только забота о муже, но и страх, вызванный исчезновением Никиты. Однако не только ночью, но и утром об этом не было сказано ни слова. Софья знала, что как только Алеша узнает об аресте друга, замечательное понятие «отпуск» будет немедленно принесено в жертву не менее значительному — «дружба».

Однако сразу после завтрака Алеша взял перо и бумагу, чтобы написать записки друзьям и немедленно послать с ними рассыльного. Софье ничего не оставалось, как рассказать мужу все. При первых ее словах Алеша только удивленно поднял бровь: ясно было, что он не постигает важности события. Но по мере того, как он узнавал о маскараде, о посещении Никитой великой княгини в царском дворце и Сашей Лестока, возбуждение все более охватывало его. Софье стоило большого труда уговорить мужа тут же не мчаться на поиски Саши.

— Я уже отослала записку к Саше. Ты уйдешь, а он придет. — Софья хитрила, но ей очень не хотелось, чтобы важный разговор с Сашей произошел в ее отсутствие.

После двух часов ожидания Алеша не выдержал, сбежал и, не найдя Сашу ни на службе, ни дома, бросился на Малую Введенскую к Гавриле. По первому впечатлению от встречи с камердинером Алеша решил, что тот повредился в уме. После первых слов приветствия Гаврила фамильярно взял Алешу за руку и повлек его в свою лабораторию. Там он запер дверь и стал вываливать на стол драгоценные камни. Оказывается, все дни и ночи он проводит, раскладывая оные камни в сложные криптограммы, и получает от них один и тот же знак — барин жив, но нуждается в помощи.

— Верчу камни и так и эдак, в мистическом узле всегда аквамарин, что означает море. А раз море, то вам его, Алексей Иванович, и спасать.

— Мне это и без всяких аквамаринов ясно, — проворчал Алеша.

— И еще! — Гаврила поднял худой палец. — Помочь барину может большой сапфир. А как? Я думал, думал и придумал. Вернее всего предложить сей камень должностному лицу в качестве взятки.

— Некому предлагать-то!