Свидание в Санкт-Петербурге

Вера Константиновна кивала головой с полным согласием, а Софья нервно теребила бахрому на скатерти, сплетая ее в тугие косички. Как можно так длинно и нудно говорить о великой княгине? Право слово, любой, даже самый милый человек в близости дворца тупеет.

— Простите, Винченцо Петрович, — решилась вступить в разговор Софья, — а если великая княгиня посмотрит на вас эдак, — она приняла гордый и надменный вид, — и скажет: «Нет, не ведом, знать не знаю никакого Никиту Оленева!» Тогда что?

Луиджи размял пастилку языком, хлебнул чаю, вытер губы и пожал плечами.

— Упаду в ноги. Скажу, простите за дерзость, — сказал он с достоинством.

— А чего ты еще хочешь? — Вера Константиновна недовольно посмотрела на невестку.

— Упасть в ноги — это правильно. Но дальше не так… Дальше надо просить великую княгиню о защите. Напомнить, как предан ей сей юноша, сказать, что четыре года он жил лишь мечтой о том, чтобы увидеть ее хоть издали.

Прекрасные глаза ювелира приняли какое-то совершенно новое выражение, они даже стали слегка косить, столь велико было потрясение от бестактной просьбы. За столом все замерли, и в этой тишине особенно выпукло прозвучал вопрос, заданный доселе молчавшей Марией.

— Господин Оленев влюблен в великую княгиню?

— Ну откуда я знаю? — рассердилась Софья, меньше всего ей хотелось обсуждать этот деликатный вопрос с посторонними людьми.

— И она в него влюблена? — продолжала Мария, всматриваясь в Софью с таким пристальным вниманием, словно могла поймать ответ визуально, угадать по выражению глаз.

Только тут Луиджи очнулся от шока.

— М-м-можно ли это? — Он зацепился языком за первую букву и тянул ее за собой, изображая неопределенное мычание. — Да смею ли я касаться столь деликатного предмета? Я только придворный ювелир и не более того. Две встречи в саду с прекрасным, ныне исчезнувшим юношей дают ли мне право столь бесцеремонно вторгаться… рисковать будущим дочери моей… — Тут слова его пресеклись и Луиджи закашлялся, ему не хватило воздуха.

Вера Константиновна погрозила Софье пальцем и с взволнованной заботливостью стала бить гостя по спине, но, вспомнив о присутствии Марии, осторожно убрала руку, сделав вид, что сняла с камзола ювелира невидимую пушинку. Однако Мария не обратила внимания на это фамильярное постукивание. Она сидела нахмурившись, о чем-то мучительно размышляя.

— Я все поняла, — сказала она вдруг. — Он ее фаворит. Но это неважно. Видимо, власти великой княгини не хватает, чтобы помочь господину Оленеву. Поговорить с ней надо непременно, но папеньке это не под силу. Он не сможет, как бы ни старался.

Луиджи с благодарностью посмотрел на дочь, он даже взял ее руку и прижал к губам. Знай он, какая мысль уже вызрела в ее голове, вряд ли поторопился бы высказывать знаки любви и признательности.

— С папенькой должен поехать кто-нибудь еще. Какой-нибудь такой человек, который посмеет задать любой вопрос, — сказала она решительно.

— Уж не гвардейца ли Белова вы имеете в виду? — испуганно спросила Вера Константиновна.

— Не-ет, сударыня, с гвардейцем я не поеду. Да он и сам не согласится, если, конечно, у него на плечах есть голова. Его просто могут узнать в Царском Селе, его не пустят!

— Меня пустят, — сказала быстро Софья. — Меня не узнают. Я поеду, как ваш ученик, подмастерье… как это называется?

— Но среди моих учеников нет дам!

— Я переоденусь в мужской костюм.

— Через мой труп, — коротко сказала Вера Константиновна. Никогда еще Софья не слышала в голосе свекрови таких жестких, металлических нот.

Луиджи сразу приободрился. Он не ожидал от Веры Константиновны столь решительной поддержки. Сейчас главное вовремя уйти, пока эта амазонка не выдумала новую несуразность. О том, что наиболее крамольные мысли высказала не Софья, а его дочь, он забыл, об этом и думать не хотелось.

Прощались светски, долго раскланивались, словно не в соседний дом шли, а спешили к ожидавшей карете. В дверях Мария, стукнув закрытым зонтом, как тростью, об пол, сказала Софье шепотом:

— Я его уговорю.

Софья ответила строгим взглядом. Она и сама не могла понять, что ей не нравится в Марии. Вот Винченцо Петрович — он свой, а дочь его — иностранка, которая хочет зачем-то быть русской. Не только выходные, но и домашние платья ее были сшиты по последней французской моде, и сидят так ладно, и в суждениях Мария смела, словно другим воздухом дышит, привезла с собой из Италии. И почему она ничего не рассказала о какой-то встрече с Никитой, после которой у нее остался его плащ? Могла бы пооткровенничать, ей предоставили такую возможность.

Софья поднялась к себе в светлицу, походила из угла в угол, потом спустилась в сад по крутой наружной лестнице. Дождь кончился, на ступеньках стояли лужицы, подсох только узкий их край. Стараясь ступать на сухое, Софья спускалась боком, поддерживая одной рукой юбку, а другой держась за выкрашенные в зеленый цвет перила.