Свидание в Брюгге

— Дрянное дело нас заставляют делать, — вздохнул Бло.

Пока они стояли неподалеку от немецкого поста, Бло де Рени обдумывал план второго этапа операции: хотя пост ни о чем не подозревает, атаковать его нельзя, поскольку он сильно укреплен и людей там, по крайней мере, в два раза больше, чем у Бло. Он решил отвести свой отряд на юг, к владениям Полуночницы. А мороз все крепчал, не спасали даже меховые перчатки и теплая обувь, окоченевшие руки и ноги отказывались повиноваться. Безрукавки из овчины, панцирем охватывавшие грудь, грели ровно настолько, чтобы эти призраки, двигавшиеся навстречу ледяному ветру, не превратились в куски льда и не смешались с колючей снежной пылью, которую взметал ветер.

А эти с-сволочи из разведслужбы еще смели на что-то рассчитывать! — процедил сквозь зубы Шарли. — Чертовы обезьяны. Языка им подавай! А прошлогодний снег не хотите?

И тут совсем близко, где-то справа, снова раздалось мычанье. Загадочное животное, ежедневно возвещавшее наступление тьмы, находилось сейчас, судя по звуку, метрах в двухстах — трехстах от них. Домов еще не было видно.

Бло приказал остановиться. Потом они продвинулись еще немного и оказались шагах в пятидесяти от сарая, очертаниями напоминавшего покосившуюся трапецию; выдавала его лишь высокая остроконечная крыша, белым пятном выступавшая из тьмы. Они стали у сарая метрах в двадцати друг от друга, образовав полукруг.

Приказы были просты. Выждать. На уханье совы — выступать. Два свистка — ловушка, надо уходить. Направление — дерево Гитлера.

Деревом Гитлера окрестили дуб, метрах в ста от кладбища, расщепленный молнией и выбросивший вперед, словно в нацистском приветствии, свою самую большую, теперь сухую, ветвь.

— Насколько я понял, — бросил Шарли, — наша задача брать в плен, а мы, того гляди, сами попадемся.

Затея пришлась не по душе и Роберу: но он в отряде — всего-навсего гость. И впрямь, если немцы устроили тут засаду и французам ничего не остается, как водить хоровод вокруг этих домов, — а холод стоит такой, что и моржей согнет, — дело дрянь: в лучшем случае участникам экспедиции грозит окаменение!

По соседству с Робером маячил силуэт Ван Вельде. И хотя лицо солдата наполовину скрывал капюшон, надетый под каску, Робер сразу узнал его по кривым лапам. Ван Вельде тер перчаткой подаренный ему автоматический пистолет. «Дитя!» — подумал Робер.

Внезапно он остановился, застыв на полшаге. То, что он услышал, сперва удивило и насторожило его; но тут его начал душить смех, Робер уже не мог больше сдерживать себя, все его тело сотрясалось от хохота. Капитан Бло де Рени, этот аристократ, представитель старой Франции, приставив руки ко рту рупором, мычал, мычал, как настоящая корова, — словно он только этим и занимался всю свою блистательную жизнь!

И тогда несчастная скиталица ответила ему. Он мычал, пожалуй, несколько изысканно, но корова отзывалась. «Здорово!» — подумал Робер. Это был потрясающий дуэт, единственная в своем роде буффонада, причем, если б голоса не звучали один ближе, другой дальше, вы не определили бы, где чей. Но, словно ведомый волшебной палочкой, далекий голос постепенно стал приближаться, а близкий голос стал крепнуть. Теперь рогатое животное мычало уже совсем рядом. Робер поперхнулся, смех замер у него на устах, уступив место почти суеверному страху.

Он изо всех сил таращил глаза; из кустов выплыла огромная тень, рогатая и о четырех ногах. Тайна раскрылась: перед ними стояла настоящая корова!

Тотчас же по цепочке побежал приказ, повторяемый шепотом, и солдаты, превращенные событиями этой ночи в тореро, взяли в кольцо доверчивое животное, потянувшееся на зазывные сигналы вероломного аристократа. Жаль, что ночной мрак помешал участникам сполна насладиться этой сценой, которая очень напоминала спортивную игру и никак не могла быть отнесена к батальной живописи!

Слышалось тяжелое дыхание, мелькали тени, как во время веселого представления. Офицеры, давясь от смеха, призывали, насколько это было возможно, солдат сохранять тишину. Налетавший ветер сливал воедино голоса людей и крики животного. Потребовалось более десяти минут, чтобы накинуть веревку на шею жвачному, которое от радости стало победно вопить на всю округу.

Здесь, на войне, разыгрался грандиозный шутовской спектакль, импровизированная пантомима, ни с чем не соразмерная клоунада, какой-то неуместный фарс, импровизация по случаю в духе Шекспира, тем более нелепая, что ей на пятки наступала реальная опасность, — и позже участники спектакля будут вспоминать о нем, как о достойном пера Гомера эпизоде карнавала, коего устроителем была война.

— Ой, корова! — сказал Шарли, ему пригодился опыт сельского учителя. — Она лизнула меня!

И отряд неровным строем, с коровой в качестве замыкающего, двинулся в путь, распространяя вокруг себя запах домашнего животного и время от времени оглашая окрестность негромким коровьим мычаньем, в котором доброе, славное животное изливало свою признательную душу.