— Я вспоминаю его поведение, — пробормотал Мессин. — Он казался растерянным. Теперь я понимаю… — Я не стал раскрывать, что об этом написал Скриб. Видя улыбку наследника, его развязное поведение, слыша насмешливые замечания, Скриб чувствовал себя мишенью Мессина. Я дал Полю время собраться с мыслями. Он посмотрел на меня, лицо его было спокойно и голос звучал ровно: — Последний вопрос, и потом буду говорить я. Как и обещал: пятьдесят на пятьдесят. — Мессин слегка улыбнулся, но взгляд его был печальным. — Как вы считаете, почему Скриб не опубликовал то, что узнал? Тайна деда могла поставить меня в неловкое положение и дискредитировать основателя издательства. Почему он не использовал ее как мотив преступления, — ведь тогда я стал бы возможным подозреваемым.
— У Скриба не было никаких доказательств, что вы заказали убийство Хентца. С другой стороны, он не знал, как Хентц собирается поступить с тайной вашего деда. Втянутый в эту историю, Скриб написал о своих сомнениях и доверил рукопись тому, кто найдет ее. Читателем оказался я. Значит, мне и решать, как следует поступить. Теперь вы знаете все.
Мессин долго молчал и внимательно смотрел на меня, стараясь что-то прочесть в моем лице, и наконец горячо заговорил:
— Доверие, которое вы мне оказали, заслуживает награды. Знайте, я испытываю облегчение при мысли, что моя участь зависит от вас. Вы достойны услышать то, что я сейчас скажу Самым ужасным, самым циничным из всех был Клаус Хентц. Теперь я не сомневаюсь в этом Хентц предал свои идеи и своих друзей. Он виновен в гнусных махинациях. Виновен в подлом поступке! — Побледнев, Мессин отпил немного воды и зажег сигарету. Руки у него дрожали. — Вы удивлены? Вам нужны доказательства? Приготовьтесь услышать худшее о подлости, совершенной им по отношению к своему самому верному другу Скрибу. Хентц подчинил его жизнь своим собственным интересам. И каким интересам! — Мессин успокоился и погасил сигарету. — Воображаю, — продолжил он, — как его изобразил Матиас Скриб. Для него Хентц — обожаемое существо, борец, талант. Мыслитель, которого ненавидят, потому что он выше всех. В том числе и самого бедняги Скриба, прожившего тридцать лет под влиянием бредовых идей, навязанных ему Хентцем. Клаус — смелый, благородный, а Матиас — жалкий. Клаус — бунтовщик, а Матиас стыдится своей трусости. Благородство Хентца? Подвиг мыслителя? Хотите, я приведу вам сотню свидетельств того, что Хентц был человеком низким, ограниченным, одержимым манией величия? Смысл жизни Хентца составляли бессмысленные провокации, болтовня, деньги и пустые идеи. Когда-то идеи у него были. Последняя, помнится, лет пятнадцать назад. С тех пор — ничего. Я не солгу, назвав Клауса Хентца интеллектуальным покойником.
— Дорогие акционеры, вы, как и я, удивлены? Однако вспомните, что писал Скриб в самом начале. Не говорил ли он о Клаусе Хентце как о человеке, находящемся в опасности?
— Но вы прощали ему, — заметил я Мессину. — Он был вашей звездой и имел недостатки звезды. В этом нет ничего необычного!
— Необычно то, — возразил Мессин, — что Хентц стал опасен. Вы говорите: звезда! Он только гримасничал и не приносил доходов. Хентц больше никого не соблазнял и поэтому обозлился. Опасен, уверяю вас!
— Однако его памфлет о фанатизме…
Мессин пожал плечами:
— Пустота, ноль! Хентц нагло врал, рассказывая о продаже ста тысяч экземпляров. Только наивный Скриб мог такое проглотить. Правда, мы хотели скрыть это. Увы, в издательстве секреты долго не хранятся. Цифры были скверными. Рано или поздно новость узнали бы, и репутации Хентца — конец. Проблема состояла в том, что он не шел ни на какие уступки, грозил уничтожить издательство, орал на всех углах, что отомстит. Хентц нагло потребовал аванса от будущей продажи, превышающего выручку во много раз. — Любопытство банкира побудило меня спросить, какую сумму потребовал Хентц. — Три миллиона. Можете проверить. У меня сохранилось его письмо. Я не упоминаю о грязных оскорблениях, сопровождавших это требование. Но это еще не все. В том же письме он поносил порядки издательства Мессина. Хентц проверил счета, убедился, что издательством плохо управляют, и решил завладеть им, не дожидаясь, пока оно рухнет.
— Что вы сделали?