Свидание у Сциллы

В четверг я пожинал плоды участия в передаче Уисклоса. Ребекка оказалась права. Книготорговцы обрывали телефоны издательства Мессина. Моя книга раскручивалась. Тысячу экземпляров можно будет продать за один день, не говоря уж о шести месяцах. Ребекка названивала мне весь день, передавая добрые вести. Звонил и Лефур.

— Прекрасная презентация. Славная будет работа. Но скажи, нельзя ли использовать сюжет, о котором ты говорил? Смерть интеллектуала — это ли не повод написать о жизни Клауса? Никто не сделает этого лучше тебя. Ты должен воплотить свои идеи. Но не будем говорить об этом, пиши тайно. Чем больше загадок, тем больше шума вызовет книга. Ты сделаешь нам прекрасный подарок, написав о том, кто же такой был Клаус.

Не успел он повесить трубку, как позвонил Гайар. Мы должны пообедать вместе, чтобы обсудить проект. Я отклонил предложение.

— Может, позже, когда вы закончите роман, о котором говорили у Сциллы?

Я промолчал. Он холодно попрощался и повесил трубку.

Пришла очередь господина Хентца. Он видел меня по телевизору. Ребекка предупредила его. Он благодарил меня за то, что узнал много нового о Клаусе. «Наш сын был скрытен, и вы, конечно, знали его лучше, чем мы». Я не посмел возразить ему. В тот же вечер объявилась Мари, красотка «газированного Перье». Она меня тоже видела.

— Значит, вы сказали правду? — взволнованно проговорила Мари. — Вы действительно писатель. Что вы сейчас пишете?

Мне хотелось быть искренним. Мари была так настойчива. Надо довериться девушке.

— У меня есть замысел романа, который… — И тут же пожалел: как и другим, я едва не соврал и ей. Но она перебила меня:

— Я предпочитаю ничего не знать. Позвоните, когда сможете.

Догадывалась ли она, что у меня уже нет номера ее телефона?

Только Мессин не позвонил мне. С ним бы я был, без сомнения, откровенен. Странное чувство подсказывало мне, что он позвонит, но Мессин игнорировал меня. Ни слова, ни знака. Он не поздравил меня с выступлением у Уисклоса, не сказал: «Подведем счет, объясните, что было с нами в понедельник у Сциллы?» Я бы задал ему вопрос и выслушал бы его. В обмен на признания Мессина я пообещал бы сохранить его тайну. На это у меня хватило бы смелости. Но ждал я напрасно: он не позвонил.

Ночью в пятницу я заново пересмотрел свои вопросы. К рассвету созрело решение: свою незавершенную историю я вложу в обложку песочного цвета и спрячу ее у Сциллы среди книг — для того, чтобы однажды она попала в ваши руки. День настал, дело сделано.

Я представляю вас смелым и любознательным. Эти качества необходимы, чтобы взять книгу или манускрипт у Сциллы. Именно поэтому я доверяю вам свою рукопись. Смелость и любознательность надо объединить, чтобы сделать то, на что я не отважился. Успокойтесь. Никакой крови, никакого насилия. Речь идет только о том, разглашать тайну Мессина или нет? Решать предстоит вам.

Перед тем как вы погрузитесь в чтение, позвольте мне объяснить, почему сам Клаус не ответил на этот вопрос. Он много сделал, чтобы возбудить мое любопытство, но так и не сказал, какую цель преследовал. Вот почему я промолчал у Сциллы. Я долго размышлял над этим. Отношения, связывавшие нас, позволили мне высказать следующее предположение.

В недобрый час обнаружив тайну Мессина, Клаус тотчас пожелал публично осудить преступную трусость старика. Резонанс был бы громким, и это походило бы на борьбу титанов, как заявлял у Сциллы Клаус. Все увидели бы лживого издателя, выдававшего себя за гуманиста. Но прокурор должен быть беспристрастным, а Клаус таким не был.

Страдания его семьи, потеря близкого человека, страшная судьба которого напоминала участь Симона, не позволяли Клаусу отнестись беспристрастно к поступку Марселя Мессина. Вот почему он не стал писать роман. Нечего писать, нечего искать, потому что дело носило слишком личный характер. Порядочность заставила Клауса уважить последнюю волю старика, терзавшегося от угрызений совести. Марсель Мессин написал об этом. Он соглашался предстать перед судом, но требовал судью независимого, не связанного с ним лично. Дальнейшие поступки Клауса обусловлены этическими соображениями. Чувствуя, что не сможет сам заняться этим, он поручил это мне. По ошибке, по дружбе или потому, что считал меня трусом.

Вот этим все и объяснялось: следы, которые Клаус постепенно указывал мне; идея написать роман; интрига вокруг его смерти; тайна между автором и издателем; наконец, отправленная мне книга Мессина. Разве он не оставил на автоответчике обещание раскрыть тайну, если я сам не справлюсь? Как настоящий учитель, Клаус постепенно готовил меня к тому, что суд должен свершиться. Он хотел, чтобы я сам решил вопрос: предать тайну огласке или нет.