Свидание у Сциллы

Я прикрыл глаза, чтобы замедлить поток вымысла потянуть время. Поразмышлять. Чем больше я старался тем хуже получалось. Не так быстро! Но девушка вернулась. Открыв глаза, я снова увидел ее, и моя фантазия опять заработала. Она была в джинсах, но ничего не случится, если я воображу волнующий изгиб ее юного тела под облегающим шелковым бельем. Теперь, раздетая, она идет по квартире Клауса спиной ко мне. Мне хотелось остановить ее и мысленно приказать: исчезни! Однако кино продолжало крутиться. Девушка обернулась. Она плакала. «Убит», – стонала она. Ее живот и груди приподнимались в одном ритме с рыданиями. Измученная, девушка опустилась на пол и, раздвинув ноги, приняла непристойную позу. Тут же выскочило ее имя. Назовем ее О, но потом переименуем по настоянию Клауса в Бибу, его любовницу, от которой он без ума. Убит. Бибу искренна в горе. Она плакала, закрыв лицо руками. Она любила Клауса, а он мертв. Этого хотел проклятый роман. «Почему?» – спрашивала она умоляющим голосом. Я склонился над ней. И ей, только ей сказал: «Я не знаю, Бибу. Пока не знаю. Надо перевернуть страницу…»

Мне казалось, что ход верный. Теперь надо, не откладывая, реабилитировать память о Клаусе. Я продолжил работу. Вторая глава. Прелюдия. Короткий отрывок, в котором я придумал неожиданный ход, спасающий философа. Он не обманывал, рассказывая о расследовании. Клаус знает тайну и расскажет о ней – именно из-за тайны его убивают, – и эта тайна будет…

– Пошли? – Я вернулся к реальности. Лефур, директор филиала издательства Мессина «Воздушный шар», обращался ко мне. Мысленно я еще видел Хентца, громящего телестудию, а сам был на волосок от того, чтобы сделать то же самое с кретином Лефуром. Оставить тайну Клауса, когда я почти разгадал ее, какая потеря! – Пошли? – повторил Лефур.

Я кивнул. Мы встали, отодвинули стулья. Я был у Сциллы в пятницу, в обеденное время, и пытался вспоминать.

Вокруг меня стояли столики. В трех шагах – столик Клауса. Он поднял голову, увидел меня и сделал знак рукой, такой короткий и предназначенный только мне, что сидящие за столом ничего не заметили. Я не сразу осознал, что это настоящий Клаус, ибо вернулся издалека. Бибу, тайна философа, его смерть. Надо было забыть об этом и привести в порядок мысли. Я ответил неловким жестом. Клаус почувствовал мое беспокойство. Он продолжал разговор за столом, но глазами следил за мной. В них я прочел вопрос: все нормально? Я уверенно встретил его взгляд. Все-таки смерть хотя бы и придуманного Клауса была непереносима. Такой восторг воображения аморален. Как обычно, я подмигнул ему, казалось, что это успокоило его, но оставило равнодушным.

Так оно и было, потому что он вновь обратился к своим собеседникам:

– Этот век ничего не стоит! Все, что опубликовано за сотню лет, заслуживает или костра, или суда.

Конец обвинения беспощадного Клауса Хентца. Поль Мессин, наследный президент одноименных издательств склонился над тарелкой и выглядел раздраженным. Реагировать – значит еще больше омрачать настроение, и без того недовольных гостей.

Я проскользнул как тень. Мессин повернулся ко мне спиной. Гости молчаливо истребляли десерт: сладко-соленое пирожное – шедевр за подписью Сциллы. Клаус сидит напротив Мессина, рядом с ним Антуан Форткаст, исполнительный директор издательств Мессина, а если добавить еще и Гайара – директора Soupirs, то в сборе самые влиятельные люди этих издательств.

Миновав их стол, я поддался искушению и обернулся. Клаус не ел и, увидев меня, окликнул:

– Матиас!

Поль Мессина бросил взгляд через плечо. Это он открыл меня и даже мой сайт. И вот Скриб перед ним. Имя было обещающим, а результаты сомнительными. Три опубликованные книги. Первую проигнорировала критика, но не публика. Первоначальный тираж? Не ищите, Поль. Три тысячи экземпляров и несколько переизданий. В общей сложности семьдесят шесть тысяч шестьсот. Бухгалтер настаивал на переиздании и, протягивая чек со многими нулями, пожелал успеха как у Корнеля.

Мессин вспоминал. «Загадка», первый роман Матиаса Скриба, был близок к успеху (не забудьте, Поль, переиздание в карманном формате). Мессин, конечно, этого не забыл. Он помнил все, включая продолжение. «Опасность» – мой второй роман – не достиг тиража и в десять тысяч. Критика убийственная. «Синдром вторичного романа…» Я не заметил волнующего нюанса между словами «вторичный» и «второй». Второй предполагает продолжение. Вторичный – как вторичное использование, – часть поточного производства. У Мессина пока не обеспокоились, но мое третье эссе «Река ада» уже сопровождалось настойчивыми советами ментора.

– Оставьте, пусть вылежится. Займитесь чем-нибудь еще, – советовали мне, но затем уступили, вспомнив успех первого романа. А был провал: продажа не превысила тысячи экземпляров.