Свидание у Сциллы

– Стоп! – Она закрыла мне рот рукой. – Нет никакой тайны! Никакой! История ясна, как Божий день. Я скажу тебе, почему Клаус хотел познакомиться с Гено. И больше мы не будем говорить об этом. Согласен? – Я пообещал бы все, что угодно, лишь бы она продолжала, поэтому кивнул. Ребекка одернула жакет. В эту минуту мне хотелось схватить ее за горло. Наконец она решилась. – Как говорит его мать, Клаус задумал написать роман. Одним из его прототипов должен был стать Марсель Мессин. Ему хотелось встретиться с людьми, хорошо знавшими его. Гено был одним из них.

– Клаус писал биографию Мессина?

– Не совсем. Речь шла о романе.

– Роман? Клаус писал роман?

– Меня тоже это удивило. Поэму, пьесу, эссе – да, но роман… Слушая его мать, я поняла почему.

– И почему же?

– Он хотел почтить память своих родственников, погибших во время Второй мировой войны. – Я застонал. Я был уверен, что приблизился к Мессину и его тайне. Ребекка не заметила моего смятения. Она продолжала, и я затрепетал от того, что услышал. – В своем романе Клаус рассказывал о своем дяде по материнской линии. Причина была проста. Его мать очень любила брата и страдала, не зная, что с ним случилось. Он убит, но когда и где? Воссоздав его образ, Клаус придумал бы и подробности, которых так не хватало его матери, заполнил бы пустоту, тревожащую ее.

Я не мог представить себе, как Клаус пишет роман. У него на уме было что-то другое. Применяя свой любимый метод, он заметал следы, окружал себя тайнами, чтобы лучше замаскировать преследуемую им цель.

– Много он написал? – спросил я.

– Мать говорит, что Клаус много рассказывал о своем замысле, но писать не начал.

Скрывая разочарование, я поинтересовался:

– Ты хотя бы узнала о роли Мессина в этой истории?

– Конечно. Скажем так, его образ послужил бы развитию части замысла…

– Ну и что? – нетерпеливо спросил я.

– Герой романа появляется в начале войны, как и юноша такого же возраста, который станет потом издателем. Со своими неразлучными друзьями он бежит из Парижа, чтобы присоединиться к Сопротивлению. Начало как у Мессина.

Я с трудом скрыл изумление. Значит, Клаус хотел связать свой вымысел с правдой, рассказанной издателем в книге «Прежде, чем забыть»! И это еще не все: герой романа, брат мадам Хентц, станет прототипом Симона, друга Мессина. Эта мысль потрясла меня.

– Клаус хотел встретиться с Гено, другом Мессина, чтобы уточнить детали того времени, – пояснила Ребекка. – Он стремился придать правдоподобие своему вымыслу, как всякий романист. Вот и все дела.

Все дела? Я сомневался в этом.

– Ты знаешь что-нибудь еще?

– Что, например?

– Чем занимался друг Мессина в романе? То есть герой, дядя Клауса. – Ребекка молчала. – Он был музыкантом?

– Думаю, да. Ты знал? Клаус говорил тебе? – В ее голосе звучало разочарование.

– Очень мало, – соврал я. – Мы обсуждали замысел, но я не знал, что он хочет использовать Мессина.

– Это гениальная идея! Роман, написанный Клаусом и рассказывающий об отрезке жизни самого скрытного издателя Парижа… Понимаю, почему он ничего не рассказывал: опасался, что поднимется шум.

Ребекка не подозревала о мощности бомбы. Она была огромной. Особенно, если бы Клаус разоблачил то, что скрывалось за датой 13 сентября 1943 года. Роман? Вряд ли. Правдивая книга? Я начинал в это верить.

Полотно романа разворачивалось. Взяв за основание судьбу Мессина, Клаус поведал бы о страданиях своей семьи, в частности о дяде. В какой точке вымысла и реальности они соприкоснутся? Меня словно обожгло. Страшный вопрос требовал ответа.

– Дядя Клауса был музыкантом? Его мать говорила тебе об этом?

– Нет, он был киномехаником. Повторяю: речь идет о вымысле, а не о реальности.

– Конечно, это только выдумка.

Я замолчал. Воспользовавшись этим, Ребекка закрыла машину.

– Ты идешь? – Придавленный грузом новых фактов, я еле передвигал ноги. На воздухе у меня закружилась голова. Ребекка шла впереди. Она бросила через плечо: – Клаус всегда был одержим тайнами. Это красиво. Даже ты не знал!

Мы прибыли в Сциллу. Ребекка отодвинула тяжелый бархатный занавес, за которым директор Морис придавал лицу выражение, соответствующее обстоятельствам дня; печальное и соболезнующее.

– Подожди! – крикнул я. Ребекка уронила занавес. Морис исчез. – Последний вопрос, и я оставлю тебя в покое с этой историей.

– Надеюсь, – вздохнула она.

– Ты знаешь, что Мессин написал книгу?

– Который Мессин?

– Марсель, дед.

– Книгу?

– Автобиографическое повествование.

– Шутишь? Марсель Мессин никогда не писал, он запрещал себе это. Таких увлечений у него не было.

– Рассказ об участии в Сопротивлении. Ты уверена, что он ничего не писал?

– Ничего, насколько мне известно. – Ребекка задумалась. – Может, до моего прихода? Это было в семьдесят втором… Вряд ли. Мессин не писал, тем более о войне. Он не хотел, чтобы партизанская жизнь служила рекламой ему и его издательству. Торговать героизмом? Это несвойственно Мессину.

– Но «Прежде, чем забыть»…

– Что ты говоришь?

– «Прежде, чем забыть» могло бы… – пробормотал я.