Свидание с Квазимодо (журнальный вариант)

— Но это же несправедливо?

— Кого интересует справедливость! Виноват ты, не виноват — все равно на тебе пятно.

Для Егора все, что есть, то и было естественно.

Для него было естественно и то, что мамаша, немолодая дамочка (ее теперешняя ровесница), разговаривает с сыном игриво, будто с ухажером, а с мужем вообще изображает пятилетнюю девочку, начиная чуть ли не шепелявить и усиленно хлопать темными ресницами, эффектно, ничего не скажешь, обрамлявшими очень светлые глаза. Ресницы, правда, были такие длинные и так красиво изогнутые, что вызывали подозрение в их подлинности, да и рассыпающиеся по плечам волнистые волосы были слишком уж золотые для настоящих, прямо Белоснежка из мультика. Еще она обожала что-то начать и застыть в растерянности, ожидая, когда кто-нибудь придет на помощь, — Юле самой однажды пришлось задергивать молнию ей на куртке, ужасно неудобно было делать это не на себе и особенно где-то между ног у свекрови (какие все-таки мерзкие слова придуманы для семейной жизни!). Она могла прикидываться, будто забыла, даже и как резать хлеб.

И вот словно ее Бог наказал за притворство: она и в самом деле забыла, как застегивать пуговицы, как резать хлеб и даже для чего нужна ложка. Она помнила, что ложка как-то связана с едой, и перекладывала ее то слева, то справа от тарелки, а потом вдруг ее осеняло, и она погружала ложку в суп выпуклостью вверх. Но донести до рта уже не догадывалась.

Испытывая больше ужас, чем сострадание, Юля кидалась кормить ее с ложечки, но отец, изжелта-седой, спавший с лица, но все такой же достойный, как в стеклянной будке, останавливал ее: она должна сама вспоминать, а то она совсем разучится, — и просиживал с нею за столом буквально часами, подбадривая: ну же, милая, вспомни, это что такое? — правильно, ложка, а ну-ка окунай ее в супик, нет, не так, а вот теперь правильно, умница, а теперь неси ее в ротик, где у тебя ротик? — умница, нет, ротик нужно закрывать, дай-ка мы его вытрем…

В его надтреснутом басе звучало столько нежности, что казалось, эта нескончаемая пытка его нисколько не тяготит. Но в последние недели свекровь забыла, как пользоваться унитазом, а памперсы почему-то не желала надевать ни под каким видом, начинала по-детски всхлипывать и царапаться, — кап-два этого уже не выдерживал.

В доме у него царил флотский порядок, и обезумевшая жена всегда была чисто одета в мальчиковый тренировочный костюмчик, гладко причесана, и пегие, седые с рыжинкой волосы были собраны в аккуратный пучок (а вот ресницы оставались прежними). Но с сортирными делами он уже не справлялся, и Юля подозревала, что его добили не столько технические трудности, сколько унизительное безобразие этих процедур. Сама же она не могла не отдавать себе отчета, что в глубине души уже не считает свекровь человеком и тем более женщиной. Разумеется, она понимала, что всякого, кто хоть когда-то побывал в человеческом облике, нужно таковым и считать, точнее, делать вид, что считаешь, до конца его дней, но в глубине-то души невозможно не понимать, что служишь не этому существу, а некоему призраку, который у близких сохраняется в памяти, а у дальних только в воображении. Но однажды, бессмысленно глядя в телевизор, выжившая из ума исхудавшая ко-

кетка вдруг жалобно спросила у нее:

— А вы меня не бросите? Я же хорошо читаю, я еще умею читать…

Юля аж голову втянула в плечи от невыносимой жалости и тут же предложила Егору забрать его родителей в Петербург, их квартирища это позволяла. Но Егор не понимал красоты самоотверженных жестов:

— Зачем платить жизнью, если можно платить деньгами? Да и куда отца тащить от знакомых, от дружков… Найдем сиделок, при здешних зарплатах это не проблема.

Для Егора ни в чем не было проблемы. Уже на следующий день отыскались три сиделки с медицинским образованием для круглосуточного ухода, да еще и передан отцу списочек телефонов «кадрового резерва».

— Ты, батя, главное, не экономь. Шоковая терапия. Узнавай, сколько они на работе получают, и сразу давай в два раза больше. Можешь в три, деньги не проблема. Но шантажировать себя не позволяй, как только заикнутся о надбавке, указывай на дверь. Чтоб и пряник был побольше, но и кнут чтоб всегда висел перед глазами. Ну да что тебя учить, мы с тобой людей знаем.

Егор был о людях самого невысокого мнения, но это его почему-то нисколько не огорчало. Впрочем, какого благородства можно было ждать от физико-химических процессов?

Да и самим процессам ни к чему очень уж заноситься. В доме егоровских родителей для нее отдельной комнаты не нашлось, и они снова начали спать вместе, два процесса в одной постели. И правда, становится легче, если согревать друг друга среди обступивших и еще не отступивших ужасов. Да ужасы и не могут отступить, они всегда внутри нас, разные трубочки, проводочки, которые со временем непременно засоряются, перетираются, и мы превращаемся в идиотов и калек, а потом и мертвецов, это всего лишь вопрос очень недолгого времени.