Свидание с Квазимодо (журнальный вариант)

Но со мной он, там, не пил достаточно долгое время. Пока беременная была и до пяти с половиной месяцев когда ребенку исполнилось. А потом опять начал пить тайком. Ну, я собрала вещи и ушла, естественно, потому что я как бы уже не пила вообще. Ну, у меня все теперь было на первом месте практически для ребенка, вот я и опять переехала к маме, ой, а там уже все пошло по наклонной. Там я встретила своего мужа единственного. Я не работала, а он меня содержал, ну, чужого ребенка. И на самом деле все было, ну, хорошо, пока мама не влезла в наши отношения. Она проломила ему череп сковородкой на Новый год, и он остался инвалидом. Ну а я, естественно, не стала показаний против матери давать, и он простить мне этого вроде как не мог. А когда мы разошлись, я стала сильно пить. Работала на овощебазе грузчицей, разрывалась на самом деле, квартиру снимала у женщины, которая тоже пила. Ну, а я ей платила овощами и выпить. Там я как бы и познакомилась с потерпевшим, моим сожителем.

Вначале было все нормально, но потом он оказался этим, альфонсом. Уходил как будто на работу. А в итоге я его кормила и поила. Вот они с этой соседкой и пили. А потом он начал руки распускать. Он сам с Чечни, у него крыша ехала. И в один прекрасный момент я не вытерпела и его зарезала. Причем с одного удара. Я, в общемто, не хотела, даже не ожидала, вот. Но там была такая ситуация, что он меня душил, а я как раз увидела нож сбоку, вот и ударила его, вот. Так меня и закрыли.

Я в основном в больших была камерах, человек по тридцать. Очень душно, а летом еще клопы заедают, а у меня еще была рядом швейка, и завезли ватин с клопами, и они все к нам, естественно, побежали, я поэтому спала под дверью, где лампа всю ночь горит: клопы на свет не вылазят. И прожарки делали, и все равно ничего не помогало, они где-то в шконарях прятались.

Там очень много разных болезней заводятся, и кожных, и всяких — у меня у самой был псориаз, потому что мыться негде. В колонии лучше, там построение на улице, но, правда, беготня: заправить кровать, почистить зубы, умыться, потом зарядка, столовая — хуже, как в армии. Капуста кислая так воняла, что кашу когда варили, это считалось вроде как праздник. Я там мылась ночью, даже надзирательши знали: пока не помоюсь, не выйду, ну, они в большинстве как бы человечно понимают. Были там запрещены еще крема, гели, шампуни — это все придумала начальница службы безопасности, хотя, в общем-то, сама как бы женщина, должна бы вроде понимать: там вода с кусками ржавчины, естественно, волосы у девчонок лезут.

Ну, с одеждой, с обувью как-то выкручивались, а с медициной, можно сказать, ее практически совсем нет, только зубы рвут. Гинеколог — самая главная как бы маразматичка, на ней больше смертей, чем на Чикатиле. У меня в натуре уши гнили, а на больничку никак не брали, потом я сама все выжгла салициловым спиртом. Очень ужасно больно, и серы в ушах с год не было. Единственно к кому относятся как бы внимательно — это кто с вичом, их лечат, ничего не скажу.

На производстве меня перевели, считалось, в бригадиры, и мы даже первые места занимали как бы. Я вот всегда ругалась, когда девчонки начинали козни друг другу строить, и я не ходила-рулила, а шила с ними вместе. Ну вот, у меня была скорость большая, и зарплата была достаточно большая. Я еще и лишнего не болтала, а то ведь на самом деле языки у всех поганые, бывает, такого наговорят, что прям. Зато когда у кого рот начинает гнить, все говорят: ага, это за поганый язык. И верят. Ведь из-за чего больше всего собачатся — зависть. Как у нас говорят: в чужих руках всегда х… толще кажется.

Ну и по жизни меня вообще уважали, я ведь настолько спокойная, когда дело меня не касается, но все понимали, что меня лучше не трогать. Даже многоходы понимали, что черт меня знает, какую я им сладкую жизнь могу устроить. Знали еще, и по какой статье я отбываю.

Правда, была одна очень сильная духом человек, она как бы по головам пойдет, лишь бы ей было хорошо. Но и она старалась со мной как-то… ну, это самое. Она больше новеньких девчонок била, какие не хотели мыть коридор. Она придумала, ну, типа дедовщины: новенькие должны полгода мыть коридор. А кто не хотел, тех заводили в сушилку, и они, значит, получали по голове.

Но я в эти дела не вмешивалась, на зоне живут как бы по принципу: тебя не дерут — не подмахивай. Я один раз только вмешалась — уж очень девчонку стало жалко, такая беленькая, шейка тоненькая, грудки как у двенадцатилетней… Она была медсестра, и у них в больнице получилась смерть из-за халатности, ну, ее и подставили… Правда, если нас послушать, так никто не виноват, но она, главное, была совсем как бы не криминальная, ото всего дрожала, как воробушек. И я ее к себе взяла на шконку, чтобы, ну, просто знали, что я над ней вроде как шефствую… а там есть женщины, которые сидят за изнасилование, я этого вообще не понимаю.