Свидание с Квазимодо (журнальный вариант)

Подобным глумлением занималась и старость, и правильно люди делали, что прятали свои возрастные увечья под юбки, брюки, блузы и пиджаки. Юля давно уже в раздевалке как бы ненароком поглядывала на обнаженных гимнасток и видела, что все они ничего, но до богинь им далеко, даже Спящей Красавице, хотя в ней как будто нарочно собрались все красивости: золотые волосы, жемчужные зубы, мраморная кожа… Даже не понять, чего ей не хватало.

В «Енбеке» был длинный балкон для публики, и там время от времени появлялся Скворец с небольшой свитой прихлебателей, тоже пытавшихся косить под «золотую молодежь». Тамара не препятствовала зрителям наблюдать за тренировками, считала, девочки станут больше стараться, да и вообще пусть привыкают к публике. И Юля как-то спросила у Скворца, кто им больше нравится — Вера на бревне или Клава на брусьях? Она втайне надеялась, что он отметит ее соскок, но Скворец пресыщенно усмехнулся и сказал, что ходит посмотреть на Спящую Красавицу.

— Но она же все делает на шестерку! — возмутилась Юля. — На нее только в вольных упражнениях еще можно посмотреть.

На что Скворец усмехнулся еще более пресыщенно:

— Я бы посмотрел на нее в раздевалке…

— Я не понимаю, как вам не унизительно! Вы за ней бегаете, а она на вас ноль внимания!

— С чего ты это взяла? Совсем не ноль. Сигналы с подлодки идут постоянно, нужно только уметь их ловить.

Юле это показалось обычным скворцовским бахвальством, но, приглядевшись, она с изумлением обнаружила, что Скворец прав: оказывается, Спящая Красавица прикрывает голубые и эмалевые, как у куклы, глаза соболиными ресницами или поправляет золотую прядку именно тогда, когда нужно и перед кем нужно. Когда нужно, она слегка оживет, а когда нужно, слегка угаснет, а иной раз и припадет на колено, якобы что-то поправить в туфельке, которая ни в каких поправках не нуждалась…

Как-то после тренировки начинающие барышни зашли в кафе-автомат, именуемый попросту «Кофе» («пошли в кофе?»). Столики там были пластиковые с рас топыренными трубчатыми ножками, автомат за спиной по латунным жетонам разливал в граненые стаканы стограммовые порции «винища», но девочки возбужденно щебетали, воображая себя где-то в Париже, и даже Спящая Красавица спала менее блаженно, чем всегда. Кое-кто изображал искушенность, и за сдвинутыми столиками запорхало тоже не лишенное элегантности слово «секс». Секс, даже словесный, не остался без материальных последствий: откуда ни возьмись по рукам пошла новенькая колода карт с голыми девицами. Юля стала смотреть, чтобы не прослыть отсталой, но загляделась на их божественные талии — как же им не жалко так их унижать?..

— ТААААААК!.......................................................................

Огромная ледяная рука стиснула ее запястье.

Она сидела одна над голыми девицами, и ее держал за запястье багровый одутловатый милиционер с заиндевевшими снизу усами.

— Собери! — грозно указал он на карты.

Она, ни жива ни мертва, чужими руками собрала карты в колоду, которую чудовище сунуло в прореху полушубка.

— Где мать работает?

— В «Енбеке», — сам собой отрапортовал чужой язык.

— Пошли в «Енбек».

Тамара еще не успела переодеться, так и встретила их неправдоподобно прекрасная и невозмутимая во всем сливочном.

— Это ваша дочь? Надменное «да».

— Видали, чем она занимается в общественном месте?

Тамара умело развернула карты веером, и ее прекрасные резные губы тронула усмешка.

— Ты же тут в раздевалке видишь получше. Зачем они тебе? Приходи хоть каждый день и смотри, — обратившись к Юле, она проделала исполненный грации гостеприимный жест.

— Да это не мои, — прошлепал чужой и пересохший Юлин язык. — Кто-то из девочек принес, а потом все разбежались.

— Понятно, — с насмешливым состраданием покивала Тамара и обратилась к милиционеру как к союзнику: — Эти картинки — они же для мужчин.

«Для мужчин» она произнесла с легким вздохом, в котором прозвучало любовное осуждение, неспособное, однако, справиться с невольным восхищением.

И слегка оттаявший мент, и без того осекшийся при виде сливочной Тамариной красоты, окончательно растекся, когда эта красавица позволила ему ощутить себя мужчиной, а ее, стало быть, женщиной.

— Возьмите, пусть ваши подчиненные поразвлекаются, — Тамара не сразу отняла дарующую руку, и окончательно сраженный мент, не сводя с нее влюбленных глаз, прежде чем проститься, несколько раз сунул колоду мимо кармана (упоминание несуществующих подчиненных было, по-видимому, уже архитектурным излишеством).

Тамара никогда про этот случай с Юлей не заговаривала, но здороваться они начали с неуловимым оттенком участия в общем заговоре. А на соревнованиях Тамара и вовсе обращалась с Юлей с материнской заботой без материнской строгости. Когда же после особенно удачного соскока Юля чуть не со слезами воззвала к ней: ну почему, почему ей (Спящей Красавице) больше хлопают, у меня же и соскок, и носок, — Тамара превратилась прямо-таки в добрую маму у постели заболевшей дочери: