Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века

В «Сборнике князя Оболенского» опубликовано следственное дело Максима Грека, из которого хорошо видно, в чем осуждались Берсень-Беклемишев, дьякон Федор Жареный, а вместе с ними и Максим Грек.

Келейник Максима написал донос, мол, слишком много сомнительных людей приходили к афонскому монаху, они все время спорили о каких-то книгах, обсуждали дела во дворце. А порой Максим всех слуг выставлял вон и подолгу сидел с Берсенем один на один. О чем же они тайно беседовали?

Представление об этом вполне можно составить из сбивчивых строк доноса.

«Учительна слова от него нет… не печалуется ни о ком», – говорил Берсень о митрополите Данииле.

Сравнивая нынешнего государя с его отцом, Берсень хвалил великого князя Ивана, отца нынешнего государя, вспоминая, что тот до людей был ласков, «а нынешний государь людей мало жалует». Были и другие недовольства: у кого-то царской властью в Москве незаконно отняли подворье, да и вообще «ни у кого ни с кем в городе мира нет».

С главным критиканом расправились жестоко: Берсень-Беклемишев был обезглавлен и его тело брошено в Москву-реку, а дьяку Федору Жареному «урезали язык», чтобы не болтал лишнего.

Пока продолжалось следствие против Максима Грека, его на пару месяцев посадили под стражу в темницу Симонова монастыря.

В апреле 1525 года в царских палатах был созван собор для суда над Максимом Греком, на котором присутствовали великий князь Василий III, московский митрополит Даниил, младшие братья великого князя Юрий и Андрей, епископы и духовенство московских соборных храмов, многочисленные вельможи и воеводы.

Максима судили как еретика и политического преступника, причем на первый план вышли его другие «вины»: ошибочная правка («порча») священных книг и критические высказывания по поводу автокефалии (независимое от Константинополя управление) Русской Церкви. В обвинительном акте о связях с турецким послом и «измене» уже ничего не говорилось.

Вот что сообщает о подробностях и результатах судилища над Максимом Греком прибывший годом позднее в Москву барон Герберштейн: «В Москве мы узнали, что Константинопольский

Патриарх, по просьбе самого владыки Московского, прислал некоего монаха, по имени Максимилиана, чтобы он, по здравом обсуждении, привел в порядок все книги, Правила и отдельные уставы, относящееся до веры. Когда Максимилиан исполнил это и, заметив много весьма тяжких заблуждений, объявил лично Государю, что тот является совершенным схизматиком, так как не следует ни Римскому, ни Греческому закону, – итак, повторяю, когда он сказал это, то (хотя Государь оказывал ему великое благорасположение) он, говорят, исчез, и, по мнению многих, его утопили».

К счастью, Максима Грека не утопили, а отправили в пожизненное заключение в Иосифо-Волоколамский монастырь. Из Москвы его вывезли тайно, поэтому по городу и ходили недоуменные домыслы об исчезновении ученого афонца.

По решению собора Максим Грек был также отлучен от Причастия.

Митрополит Даниил велел содержать узника с предельной строгостью: «И заключену ему быти в некоей келии молчательне, да не беседует ни с кем же, ни с церковными, ни с простыми, ни монастыря того, ниже иного монастыря мнихи точию в молчании сидети и каятисъ в своем безумии и еретичестве».

Как «изменника и еретика» Максима заточили в тесную келью, где он терпел мучения от дыма, голода и холода. Ему запретили читать и писать, лишили права переписки.

В чем находил он утешение долгих шесть лет, сидя под арестом в сырой и смрадной одиночной келье-камере? Быть может, вспоминал о страданиях отлученного от Церкви доминиканского монаха и приора монастыря Сан-Марко Джироламо Савонаролы, чьи проповеди он слушал в молодые годы во Флоренции? Пламенно и убедительно говорил Савонарола о равенстве всех христиан перед лицом Бога, призывал церковных иерархов возвратиться к бескорыстию апостольских времен… Говорят, прежде чем отправить Савонаролу на костер, его пытали по четырнадцать раз на дню.

На Афоне при монашеском постриге Михаил Триволис был наречен Максимом – в честь пострадавшего в VII веке святого Максима Исповедника. Ослепленные ненавистью еретики-монофелиты, захватившие власть в Церкви, отрубили руку Максиму Исповеднику и «подрезали язык», после чего он через несколько месяцев умер в ссылке. Не было ли наречение его именем знаком, что и Максиму Греку суждено немало пострадать?

По преданию, во время пребывания в темнице Максим Грек сочинил и записал углем на стене Канон Святому Духу Утешителю. Вскоре после этого ему явился ангел и сказал ласково: «О калугере[1]! Этими муками избудеши вечных мук».

В 1531 году Максима вновь затребовали на церковный суд, созванный теперь для осуждения Вассиана Патрикеева, одного из главных идеологов нестяжательства.

Исследователи биографии и творческого наследия Максима Грека до сих пор не пришли к единому мнению: для чего понадобилось снова судить уже осужденного и пребывающего в заточении узника?