Святые отцы и учители Церкви

Главные документальные свидетельства о гносисе находим у так называемых «ересеологов», т. е. отцов и учителей Церкви, боровшихся с ересями, которые сохранили и некоторые цитаты: у св. Иринея Лионского (Adversus haereses), Ипполита Римского (Philosophumena), Епифания Кипрского, Климента Александрийского (особ. Stromata), Оригена, Тертуллиана и др. [ [16]] Удобным для справок и первоначального ознакомления, но немного теософски обработанным является сборник немецких переводов, изданный Sсhulzem у Diederichs'a (Die Dokumente der Gnosis). Гностики «Pistis Sophia» см. С. Schmidt Koptisch–gnostische Schriften aus d. Codex Brucianus в Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur hgb. v. Gebhardt und H ar n а с k. Leipzig, B. VIII.

1. Об эвионитах: E p i p h a n. Haeres. 30, 163; H i e r o n i m i ер. ad. Aug. 89; об элькесаитах: H i p p o l. Philosoph. 9, 13; E p i p h. Haer. 30. Т е r t u l l i a n i de praescript. haeret.: «unde malum et quare? et unde homo et quomodo?… unde Deus?»

2. Irenaei 1, 23 сл.; 3, 3 и 11; Hippol. Philos. 6, 19 сл.; 7, 33; Iustini Apologia 1, 26, 56; Apol. II, 15; Dial. 120.

3. Iren. 1, 30; Philosoph. 5 § 6, 8, 10, 16, 19–22, 26; E p i p h. 39 [ [17]].

Василид, Валентин, Маркион

1. В первой половине II в. гносис расцветает в Египте, и вместе с тем появляются значительнейшие и характернейшие индивидуальные системы. Около 130 г. в Александрии учит Карпократ, сын которого Эпифан, развивший его учение в духе полного аморализма (ср. каинитов, стр. 24, 25), чтим, как бог, в Кефаллонии. В 40–х гг. II в. в Риме сеют гносис сначала сириец Кердон, потом Маркион. Здесь появляются последовательница Карпократа Маркеллина (ок. 160 г.) и почти одновременно с ней Валентин, до 135 г. учивший в Александрии, где еще раньше (120—140 гг.) выступил Василид  [18].

С гениальной глубиной говорит Василид о Первоначале. Оно — ничто.

«Оно было, когда ничего не было, но это ничто не было чем–то из сущего, а — просто, ясно, без всяких софизмов — было всецелым ничто».

Ведь к нему неприменимы никакие определения. Оно даже не «неизреченное», ибо «неизреченное» все–таки есть нечто, а «то неизреченное… выше всякого наименования или обозначения», превышая ведение, бытие и небытие. Нельзя ничего ни сказать, ни помыслить об этой «природе без корня и без места, предшествующей вещам», не смешивающейся с ними, не изводящей из себя никаких «вержений» , или эманации, отделенной от всего, как бог Аристотеля, и воздействующей на все так же, как воздействует на «индийское масло» (нефть) огонь, издалека его воспламеняя. «Несущий Бог» непостижим, но все — от Него, все — Его творение, хотя и не в том смысле, будто что–либо из Него истекало или будто Он хотел творить. Он «восхотел сотворить», но восхотел, не мысля, не чувствуя, без страсти и волнения; сотворил все непостижимым волнением или «словом».

«Несущий Бог из несущего соделал несущий мир, извергнув и заложив некое семя, содержащее в себе всю всесемянность мира… мира многовидного и много–сущного».

Эта «всесемянность», или «совокупность семян» , — абсолютное единство потенций всяческого (ср. ператов, стр. 24), или «первичное смешение», подобное яйцу павлина, скрывающему в бесцветной своей массе всю многокрасочность будущего оперения. Всесемянность и есть начало мира: из нее путем «выделения» развертывается все определенное бытие.

Но есть ли во всесемянности зло? — Василид одобряет учение о двух нерожденных началах, которые самодовлели, каждое в своей отдельности, пока, устремившись к лучшему, не смешались друг с другом (маздеизм). Так как несомненно, что эти два начала ниже «несущего Бога», представляется соблазнительным сблизить «дуализм» Василида с дуализмом некоторых офитов и доверчиво отнестись к свидетельствам о связи Василида с Симоном Волхвом, последователь которого, Саторнил, жил в начале II в. (стр. 21). Можно, далее, сблизить злое начало во всесемянности с материей или хаосом офитов и считать его теоретическим выражением для основного религиозно–нравственного мотива всей системы — для сурового дуалистического аскетизма.