Святы и прокляты

— Ладно, давайте запишем их всех кого помним, ведь не наша вина, что император своих баб с чадами в уме держал! Вот и додержался... — теперь, поди, вспомни! Впрочем, — Фогельвейде откинулся на спинку кресла, — пишите: Фридрих Антиохийский[124], король Тосканы от Марии Матильды Антиохийской, с которой наш король сошёлся сразу же после того, как реализовал брак с Иолантой Иерусалимской... Ещё от Бианки ди Ланчиа или, может, от её сестры, там их две одновременно, родилась Сельваджия, которая вышла замуж за маркграфа Вероны Эццелино III Малабранка. От Рикины фон Вольфсёден родилась Маргарита, впоследствии графиня ди Аквино. Потом была Бланшефлер Швабская — эта от Маргариты Иды де Рейнель[125] — ушла в монастырь и детей не оставила. Потом ещё Джордано, Эмма, Джованна, Герардо — матерей не знаю... Нет, пусть хозяин замка сам мозгует это дело!

Глава 34 РУКА ТРУБАДУРА

— А ведь ты нагло врёшь, господин бывший императорский трубадур, будто бы не поехал в Англию за Фридриховой невестой из-за своего глаза! Плевал Фридрих на то, как выглядят его послы, тем более, что, после меня, конечно, ты ведь его первым дружочком числился, — веселился Вольфганг Франц, хлопая себя ладонями по коленкам и весело топоча ногами. — Обманул! А мы это дело в летопись вставили. Да когда это отсутствие глаза мешало трубадуру песни слагать?

А хочешь скажу, почему ты не поехал на самом деле? Потому что в то время уже несколько лет как ты утратил свою клешню и не мог перебирать струны!

Помню, уехали вы тогда с Фридрихом на пару недель, а обратно он тебя уже без лапы чуть ли не на руках доставил, лучших лекарей созвал, драгоценными винами поил, шлюх своих подкладывал. Лен опять же увеличил, и чуть ли не каждый день то цепь золотую принесёт, то перстень самоцветный с пальца снимет, то браслет на культю твою наденет. Когда же это было?.. Да, пожалуй, когда я из рабства возвернулся. Что? Будешь отпираться?

— Не буду, — Фогельвейде брезгливо пожал плечами. — Для того чтобы узреть неземную красоту Прекрасной дамы, хватит и одного глаза. Чтобы сложить песнь в её честь и записать для музыканта, хватит и одной руки. Фридрих же на меня тогда действительно был зол, вот и не пустил! Так что я не соврал!

— Может, хоть теперь расскажешь, как утратил руку? Уж сколько сплетен при дворе ходило? Чего только не выдумывали про тебя и Фридриха. Все ведь видели — император себя виноватым чувствует. Не томи уж, скажи. Неужели под горячую руку он сам рубанул?

— Нет, конечно.

— Расскажите, господин Фогельвейде! Теперь я нипочём не усну, всё время буду думать, что с вами произошло на самом деле... — Анна глядела на бывшего трубадура, боясь лишний раз вздохнуть, пропустив самое интересное.

— Скажи ещё, старый друг, чем это ты занимался при дворе без руки, а затем и без глаза? Про песни я понял, но неужели только этим? — Вольфганг казался заинтригованным.

— Я был советником Фридриха и ещё исполнял обязанности посланника при дворе, так как у меня отменная память и я способен запомнить то, что нельзя доверить бумаге. В общем, я был чем-то вроде голубя, в лапах которого можно уместить целый финансовый отчёт, план наступления, или... Собственно, поэтому я и могу пересказывать те далёкие события так, словно они имели место не далее чем вчера.

Что же до моего увечья... Произошло это давным-давно, когда Фридрих был влюблён в прекрасную Адельхайд фон Урсулинген, проживающую в доме жестокого отца. Отец требовал от своей непорочной мадонны смирения и послушания, не давая ей возможности запутаться в сетях какого-нибудь искателя приключений.

Фридрих был вхож в этот дом, где его знали как молодого дворянина из Апулии и всегда с радостью принимали. На самом деле, все прекрасно понимали, кто такой Фридрих, но упорно делали вид, что даже не догадываются. При этом он и Адельхайд на людях вели себя так, будто были безразличны друг другу, на самом же деле сгорали неудержимой страстью.

Обычно, сопровождая Фридриха к прекрасным дамам, я должен был охранять под дверью, дабы предупредить любовников, если их стоны пробудят дом и кто-нибудь пожелает проведать, не заболела ли девица. Обычно вместе со мной дверь караулила одна из доверенных служанок или фрейлин госпожи. С нею и я миловался в то время, когда Фридрих предавался любовным утехам с её хозяйкой.

Так было и в тот раз. Звуки поцелуев, стоны и скрип кровати быстро распалили нас со служанкой, так что вскоре она перестала строго выговаривать мне: «Да что вы такое делаете, господин Вальтер? Да что скажет господин? Да он прибьёт меня!». Служаночка блаженно развалилась на полу, а я, не будь дураком, забрался на неё. (Да простит меня госпожа Анна, за столь неприличный и не подходящий для её ушек рассказ, ну да из песни слова не выкинешь).

В общем, не успел я даже шнурка на штанах развязать, как на лестнице, ведущей в башенку непорочной красавицы, загрохотали сапоги... Полуодетый Фридрих вскочил со своей дамы, с поспешностью натягивая штаны.