Святы и прокляты

— Я тоже об этом подумал. Огонь зрелищен. Надеюсь, горожане будут впечатлены, если ночью во время грозы вдруг молния шарахнет, скажем, м... ну, в какой-нибудь сарай или...

— Да хоть на крышу дома градоначальника, — помог своему королю один из его спутников.

— Согласен. Удачная задумка. Вы сослужите великую службу Господу, если всё получится, но вы при этом останетесь незамеченными, — Фридрих улыбнулся. — Я хотел бы спросить, как там у вас мой друг? Я оставил его совсем больным. Оправился он от полученных ран? Почему вы не привезли его повидаться?

— Павел в лагере. Мы решили не называть его настоящего имени, теперь он правая рука Николауса, жив и здоров. Сейчас остался в лагере за главного. — Склонил голову монах.

— Слава Богу! А то я уже подумал, что он повёл вторую колонну, — обрадовался Фридрих.

— Твой человек сдержал слово, вторая колонна в надёжных руках. По возможности мы поддерживаем с ней связь, так же как и с воинами, идущими из Франции. — В глазах Николауса заплясал огонёк азарта. — Второй колонне достался более тяжёлый маршрут, но в ней больше подростков и сопровождающих их монахов, а малышей меньше — а потому им всем придётся пройти через Франконию и Швабию, пересечь Альпы, а затем добраться до Марселя через Турин.

Фридрих взглянул на карту и присвистнул:

— Лишний месяц!

— Ничего не поделаешь! Проще, конечно, добраться к Марселю через равнину, но там ведь пойдут французские дети... а это, по самым грубым подсчётам, тридцать тысяч человек. Представляешь, что будет, если все три войска встретятся в одном месте? Города и так не желают пропускать нас, так как им приходится открывать закрома... В общем, мы не стали бы заставлять наших воинов идти столь неудобной дорогой, если бы не нужда.

— Да уж. Не повезло, — крякнул Фридрих. — Что ж, сделаем всё что можем. А другу нашему привет! Чтобы заживало на нём всё как на собаке, и девчонку сговорчивую под бок! — Фридрих поднялся и, наклонившись к Николаусу, тихо, чтобы не слышали другие, произнёс: — Бог в помощь! А Павлу скажи: мол, дядя высокоучёный кланялся. Береги его, Николаус: пропадёт мой дружочек — не посмотрю, что ты у нас святой... — после чего Штауфен резко вышел из трактира, увлекая за собой свиту...

О том, что гадание закончилось, одновременно поняли все. Анна покачнулась и упала бы, не поддержи её паж. Трубадур казался растерянным, и один только оруженосец, густо крякнув, нарушил всеобщее молчание:

— Aix-la-Chapelle — это Аахон. Так писалось на всех французских картах, и так было велено шифровать некоторые значимые пункты в рядах... — он помедлил, прикидывая, можно ли сказать правду, и наконец решился: — В рядах Христова воинства, ищущего под предводительством Николауса.

— Стало быть, твоя небольшая деревенька под Кёльном, это ставка Николауса? — догадался трубадур, — Здоров ты врать, брат!

— Чего врать-то? — смутился Вольфганг Франц. — Меня и вправду ранили у реки Ламбро. Не сильно, но случись бой, вряд ли я смог бы защитить себя. Поэтому Фридрих сначала оставил меня в Кремоне, у своих сторонников, а когда я слегка поправился, прислал за мной эскорт, и я как кум короля встретился с Николаусом. Полагаю что монахи его и прежде вели переписку с моим дядей, а позже и с Фридрихом. Уж больно гладко тогда всё получилось. Ну, в общем, мне было велено присматривать за этими ребятами, а им — не обижать меня, а ввести в совет, так, словно я сам король и есть. Фридрих так и сказал, мол, будет со мной всё в порядке, тогда и помощь воспоследует королевская. Вот меня и сделали...

— ...апостолом Павлом, — помогла Анна.

— Ну да, апостолом. Который позже других появился. Это они обо мне говорили, вы слышали. Фридрих тайно посещал наш лагерь под Кёльном, я ему обо всём докладывал, а вот на эту встречу меня с собой не взяли, велели лагерь охранять.

— А почему имени-то твоего не называли? Тоже мне, знатная птица! — усмехнулся Фогельвейде.

— Вот именно, что незнатная. Среди апостолов все как на подбор — дети королей и герцогов... Узнай они, что я просто посланец короля и племянник его учителя...

— Дитя моё, — Спрут с нежностью погладил Анну по голове, — тебе следует теперь поесть и поспать.

Анна потянула с головы золотой обруч, намереваясь вернуть его хозяину, но граф Гансало остановил её:

— А это и всё, что на тебе, — подарок за отличную службу. — Он кивнул служанкам, и те вывели обессиленную девочку из зала.

— Я с радостью одарю и тебя Константин фон Уршперг, ибо ты тоже показал себя на высоте. Слуги подберут для тебя новую более подходящую для этого замка одежду, и вам, господа, тоже. Моё упущение, что друзья почитаемого мною короля ходят по моему замку в эдаких лохмотьях. Делайте своё дело, и все вы уедете с кошельками, набитыми золотом, с дорогим оружием да на резвых конях,— После чего он поклонился и весьма довольный покинул Гобеленовый зал.

Глава 20 В ИТАЛИИ