Святы и прокляты

— Её Величество почла за благо не ввязываться в большую политику. Её сыну было всего три года, и объяви она ребёнка императором, начни войну, то подкупленные слуги выбросили бы малыша из окна замка или подсыпали бы смертельную дозу яда. Признав королём Филиппа, Констанция как бы вычеркнула сына из числа его конкурентов, сделав союзником. Но следом за отказом от притязаний на Германию ей пришлось отказаться и от единства Сицилийского королевства — от того, за что боролся муж, Генрих VI. Хороший повод для красивой баллады, — трубадур явно готовился полночи: речь его лилась медовым потоком.

— Эх, жалко-то как! Дура-баба, хоть и королева. Не уберегла мужнино наследство, — не выдержал Вольфганг Франц.

— А ты бы предпочёл богатого, но мёртвого сына, небедному, но живому? И кто защитит? Филипп Швабский? Так он сегодня союзник, а завтра возомнит, что пацанот горшка два вершка на его корону посягает — и враз голова с плеч. Королева выбрала единственно возможный вариант защиты — Римскую церковь, в лице нового Папы Иннокентия III. Кто пойдёт против Папы?

Иннокентий сделался официальным опекуном малолетнего Фридриха, а в благодарность Констанция учинила то, чего бы и под пытками не сделал её покойный супруг, но чего жаждал Папа — принесла Иннокентию вассальную присягу обеих Сицилий. Зная, что скоро умрёт, она добилась отмены отвоёванного норманнскими королями приоритета королевского права над сицилийской церковью. Теперь курия и капитул могли по собственному усмотрению назначать епископов по всей Сицилии, утверждать которых, должно быть в насмешку, следовало королю. Короля больше никто не спрашивал — ему несли документы, которые он должен был скреплять подписью и королевской печатью. В завещании королева назначила его святейшество опекуном своего сына Фридриха и, соответственно, регентом Сицилии, за что в папскую казну ежегодно должна была отправляться серьёзная сумма…

— И это при том, что опекун ни разу не заехал хотя бы навестить своего опекаемого. Он даже отобрал у него корону, отдав её проклятому Оттону![33] — не выдержал долгого молчания оруженосец Вольфганг Франц, — Бедный король Фридрих! Одно слово — сирота. Всяк обидеть норовит, пусть даже и кровь королевская. — Он кинул злобный взгляд в сторону детей. — Помню, на палках Фридрих дрался лучше всех! А как плавал! Дождь, молнии над водой, гром грохочет так, будто ангелы на небе ворочают тяжёлые бочки, а он — шнырк между волнами, рыжий чёрт. Одного не любил, когда ему указывали, что делать. Ненавидел учителей!

Помню мой дядя — брат отца, Вильгельм Францизиус[34]… Моя настоящая фамилия Францизиус, но согласитесь, нелепо в войну называться Францизиус, точно какой-то учёной крысе в сутане. Вот дядя и додумался урезать её до Франца. А я что? Я не в обиде. Это же благодаря дяде я оказался при Его милости короле Фридрихе. Потому как мой дядька — не кто-нибудь, а magister regis[35]. Не хрен огородный, а большая шишка! Вместе с ним Фридриха обучали каким-то арабским наукам сарацинские учёные. Кстати, владение мечом и всякую военную хитрость я уже с королём постигал. На охоте, помню случай…

— Мы скоро доберёмся и до этого захватывающего места в истории нашего короля, но только чуть позже. Иначе наш тюремщик решит, что мы хотим обмануть его, перескочив через несколько лет, и тогда всем нам не поздоровится. — Вальтер фон дер Фогельвейде обвёл притихшее собрание тяжёлым взглядом единственного глаза и продолжил, обращаясь к Константину, которому явно благоволил. — Запишите, пожалуйста, для памяти, что Генрих VI, отец нашего короля, обучался у учителей, выписанных специально для него из Византии. Это может пригодиться.

Фридрих потерял отца в три года, а в четыре утратил мать. Однако та успела составить Королевскую Большую курию для управления Сицилией и отчёта Папе-регенту. Она ввела туда четырёх очень дельных архиепископов — Палермского, Монреальского, Капуанского и, право, не помню… Мне кажется, был ещё из Калабрии… Эх, память… Во всяком случае, над всеми был поставлен канцлер Вальтер фон Пальяра, епископ Трои.

— А вы расскажете, как Папа Иннокентий отобрал у маленького Фридриха его корону? — потянув оруженосца за рукав куртки, с любопытством осведомилась Анна.

— И про охоту! Я слышал, что император предпочитал соколиную охоту, — присоединился к сестре Константин.

За окном начали собираться серые лохматые тучи, не иначе как гроза. В зале сразу сделалось темнее. Когда нашли и зажгли дополнительные свечи, по стенам забегали тени. Ударил гром. Анна взвизгнула и забилась под стол, часто крестясь и читая молитвы. Константин сидел как приклеенный над своими записями, нервно кусая губы и, по всей видимости, желая только одного, выказать себя настоящим мужчиной.

За окном полыхнуло так, что на мгновение в зале стало светло точно днём, и тут же ворвавшийся через окно порыв ветра затушил половину свечей. Где-то далеко забил тревожный колокол. Что там — пожар? враги? черти осадили колокольню?