«Просто я очень соскучился по дому, – подумал Святослав, – вот и затосковал. Нет, не только это, – возразил он сам себе, – ещё что-то неприятное, и… ах да, волк, именно этот грозный лесной хозяин – причина тревоги. Но почему, ведь он подался прочь, а в избушке бояться нечего, даже голодный зверь не решится в одиночку пробраться в человеческое жильё. Другое дело в лесу…» Святослав вышел в крохотные сенцы, зачерпнул ледяной воды из корчаги, и в этот миг острая, как клинок, догадка пронзила его. Он резким толчком отворил скрипучую от мороза дверь. Так и есть, вот-вот начнёт вечереть! Единым духом он вскинул на плечи тулупчик, уже привычным движением вставил за голенище засапожный нож и стремглав выскочил за дверь. Как же, как он мог забыть, дедушка должен скоро вернуться, а голодный злобный зверь удалился как раз по той тропе, по которой возвращаться Велесдару. «Как же я сразу не сообразил, – холодея от страха теперь уже за старика, клял себя Святослав. – Один на один с матёрым зверем в предвечернем лесу! А я в этот миг валяюсь на лаве да будто малое дитя о доме хнычу! Как же так, что же делать?» Тревожные мысли бились в голове, будто хотели расколоть череп, шумное дыхание рвалось из груди, тело не чувствовало лютого мороза, полы расстёгнутого тулупчика волочились по глубокому снегу, в котором княжич иногда утопал выше колен.
«Только бы успеть, помоги, Боже Велес, мне успеть вовремя!» Снова вспомнился Кречет, – вот кто мог бы промчаться по глубокому снегу и вмиг разделаться с волком! Едва Святослав подумал об этом, как, взобравшись на очередную возвышенность, увидел впереди сквозь голые ветви деревьев того самого матёрого волка. Хищник ожесточённо терзал нечто распростёртое на снегу в низине. В уже сереющем предвечерье Святослав ясно различил белый воротник дедушкиного тулупа… Он не помнил, что и как произошло потом. Словно в каком-то наваждении, забыв, что их разделяет расстояние более сотни шагов по глубокому снегу, и желая только в сей же миг поспеть на помощь дедушке, он произнес само собою возникшее заклинание, выскользнул из тулупа и лосиных сапог и сделал несколько мощных размашистых прыжков, вытянувшись гибким кошачьим телом над сугробами. В несколько мгновений он покрыл расстояние до волка и, зарычав, грозно и властно, бросился на серого, едва успевшего повернуть в его сторону окровавленную пасть. Два сильных клубка мышц и нечеловеческой мощи сплелись воедино в смертельной схватке.
Когда Святослав пришёл в себя, сумерки сгустились почти полностью. Он с трудом разжал свои пальцы, намертво сжимавшие глотку уже мёртвого волка. Одежда на нём была почти вся разодрана в клочья и пропиталась кровью из многочисленных ран и глубоких царапин, которые неимоверно саднили, видимо, боль и привела его в чувство. С усилием он повернул голову на негнущейся шее и, превозмогая душевный холод, взглянул на то место, где должен был лежать поверженный волком дедушка. Удивление и враз охватившая его радость заставили забыть о ранах и безмерной слабости. То, что он принял издали за пушистый козий воротник дедушкиного тулупа, и в самом деле оказалось белой пушистой козой, вернее, её растерзанными останками. Да ведь это же Белочка! «Таки украл её серый, пока я у очага по дому грустил». Святослав попытался встать на дрожащих босых ногах, уже посиневших от крепкого мороза. Хорошо, что это оказалась коза, ещё раз шевельнулось в гудящей, как медный казан, голове. И тут же он ощутил сзади себя какое-то движение. Ещё волки? Но встревоженный голос кудесника развеял опасения. Запыхавшийся старик бросил на перепаханный недавней схваткой снег тулупчик и сапоги Святослава, а сам дрожащими от волнения и слишком скорой для его возраста ходьбы руками принялся ловко ощупывать главу, кости и суставы отрока. Зачерпнув нетронутого снега, бережно омыл им окровавленное чело отрока.
– Добре, сынок, добре, – приговаривал вконец взволнованный кудесник, – косточки-то, кажись, почти все целы, не считая вывиха.
Старик тут же плавным, но быстрым движением дёрнул руку. Святослав вскрикнул от боли, но тут же почувствовал облегчение. Старик также быстро и сноровисто наложил на руки и тело израненного отрока несколько повязок из чистой холстины, что всегда были у него в перемётной суме. Постепенно успокаиваясь, он вынул из сапог Святослава онучи, отряхнул их от снега и в два быстрых движения обернул ноги мальца.
– Вот, теперь надевай сапоги побыстрее и домой, там тебя как следует полечу мазями да травами, давай тулупчик накинем, закоченел-то совсем…
– Отче Велесдар, – с трудом ворочая языком и стараясь изо всех сил не упасть, спросил Святослав, когда они шли домой и он порой почти повисал на поддерживающей руке волхва, – как вышло, что ты со стороны нашей избушки прибежал, а не от…
– Верно, от Хорсослава я должен был идти как раз по этой тропе, да по дороге пришлось крюк сделать, роды принять у жены того бортника, что нам медок добрый приносил по осени…
Дальнейших слов Велесдара отрок не разобрал, сознание его помутилось от потери крови и сил, отданных схватке.