Ольга страстно любила сына. Вышло так, что многие годы боги не давали им с Игорем наследника. Щедрые жертвы не исправляли дела. Всё вроде было при ней, – и стать женская, и здравие, и краса, и любовь Игоря, а понести никак не могла. Сколько было слёз и отчаяния, бессонных ночей, а горше всего – острых, как жала, взглядов и приглушённых шёпотов «пустая»… Игорь не корил её, но порой от его красноречивого молчания перехватывало дух, почище удавки на шее. Ольга помрачнела, вспоминая неприятное. Пожалуй, тогда и обратилась она к христианской вере, может, хоть этот бог поможет в её женском несчастье. Отец с матерью, когда живы были, тоже склоняли её к этому. Но ей поначалу не нравилась строгость да постоянная воздержанность христианских молитв и обрядов. Но постепенно, послушав объяснения и проповеди христианских священнослужителей, она стала находить в этом отраду и убежище. Да и что говорить, многие из варягов, особенно тех, кто был темником да боярином в дружине, стали христианами, и Игорь тому не особо препятствовал. Ильинскую церковь позволил на Подоле срубить. И Ольга стала всё чаще тайком ходить туда молиться вместе с варягами. А потом, также тайно от мужа, приняла святое крещение. И услышал, наверное, Господь единый и всемогущий, дал наследника. А вскоре Игорь был убит древлянами. Святослав остался единственной надеждой и опорой.
– Мать княгиня! – прервав размышления Ольги, на пороге возник охоронец Фарлаф. – К тебе визанские гости пожаловали.
– Проведи их в гридницу, я сейчас. – Ольга вновь стала собранной и уверенной. – Устинья! – кликнула она. – Подай мне зелёное оксамитовое платье с жемчугами и горностаевую душегрейку.
Уложив с помощью девушек растрепавшиеся было косы, покрыв их платом и надев золотой венец с самоцветными каменьями, княгиня свойственной ей величавой походкой, полной достоинства, вышла в гридницу.
Византийские гости, что постарше, вполголоса переговариваясь, сидели на лавах, расстегнув собольи шубы и сняв лохматые русские шапки. На ногах у всех были русские валенки – единственное спасение от непривычных для греков холодов. Молодые греческие юноши стояли у стены, держа в руках какие-то ларцы, тюки и свёртки.
С появлением княгини гости дружно встали и склонились в низком учтивом поклоне. Ольга взошла на трон, принадлежавший ещё Игорю, изукрашенный дивными перламутровыми раковинами, жемчугами и самоцветами, и обратила взор на купцов.
Старший из них по имени Апраксий – небольшого росточка тучный грек с крупным крючковатым носом и седыми мохнатыми бровями, – учтиво улыбаясь, сказал, старательно выговаривая русские слова:
– Великая княгиня и мудрая правительница русской державы! От имени христолюбивого базилевса греческого Константина Седьмого Багрянородного и нас, его верноподданных, скромных гостей византийских, позволь приветствовать тебя и пожелать здоровья и процветания тебе, твоему сыну, великому наследнику Святославу и всей земле русской! В знак искреннего расположения и глубокой дружбы позволь передать тебе, великая княгиня, эти небольшие дары по случаю ваших Колядских святок и нашего величайшего праздника Рождества Христова!
По знаку Апраксия двое юношей, подняв большой окованный ларь с витиеватым узором на крышке, поднесли его на расстояние нескольких шагов от княгини и с поклонами удалились. Даже с затворённой крышкой из ларя растекались удивительно тонкие душистые ароматы.
– Византийские масла, благовония и притирания для светлейшей княгини! – провозгласил грек.
Так же, повинуясь руке Апраксия, на дубовый стол легли, нежно шурша, тончайшие паволоки, тяжёлые бархаты и парча, а в малом ларце заискрились золотые украшения с дорогими самоцветами.
– А ещё во дворе, светлейшая, трое саней с винными амфорами – самое лучшее вино из солнечной Византии!
– Благодарю вас, честные гости, – отвечала княгиня, – и взаимно желаю здравия и всех благ земле византийской и её великому императору Константину!
Ольга тихим мановением руки дала знак, и несколько молодых стройных гридней, подхватив тяжёлый ларь и прочие подношения, снесли их в княжескую сокровищницу.
– Садитесь, прошу! – пригласила она купцов и, когда те расселись по лавам, спросила: – А что, гости греческие, довольны ли вы торгом в Киеве, не испытываете ли в чём затруднений?
Вновь поднялся Апраксий:
– Торги наши, слава Богу, идут помалу. Не так, как осенью, конечно, но торгуем. Имеется у нас, великая княгиня, просьба одна к твоей милости… – Апраксий помялся.
– Реки, – разрешила Ольга.
– На Руси празднества начались… Людишки работные пьют много, а после того драки и свары устраивают… Нынче кузнецы и медники с Подола упились и в торговом доме у Гавринопула, – кивнул он на осанистого чернобородого грека, – бесчинства устроили, лавки и посуду побили, а также отроков наших… Те лежат, работать не могут… Ольга нахмурилась.
– Свенельд здесь? – обратилась она к Фарлафу.
– Здесь, мать княгиня! Во дворе за распределением греческих даров следит.
– За порядком бы лучше приглядывал, – вполголоса произнесла Ольга. – Кликни воеводу! – велела.