Святослав. Возмужание

Воевода с тысяцкими распределял, где стоять какой тьме, в каком месте укрыть резервные сотни, как, в случае надобности, использовать для обороны обозные телеги. Ратники в последний раз проверяли оружие и подгоняли доспехи. Всё текло мирно и неторопливо, даже вжиканье клинков по точильным камням не нарушало привычного уклада жизни, – казалось, будто косари вышли на сенокос или жнецы точат серпы перед жатвой. И если бы не воинское облачение, всяк мог подумать, что мужики, разгружавшие с возов огнищанские бороны, готовятся обрабатывать ими землю. В поле часть пехотинцев копали длинные рвы и ямы, другие накрывали их ветками, а сверху дёрном, да так ловко, что Молотило, несший из леса охапку свежезатёсанных кольев, оступился и с треском провалился в одну из таких ям.

Взрыв смеха привёл кузнеца в некоторое смущение, но лишь в первые мгновения. Широко заулыбавшись, Молотило громко похвалил:

– Ладно сработали, мужики, ежели я на своих двоих в ловушку угодил, то печенеги на скаку и подавно!

Вокруг шумели ельники и дубравы, на полянах колыхались цветы, гудели пчёлы, выводили заливистую песню цикады, порхали быстрокрылые стрижи и ласточки – всё жило, щебетало, пело и плодоносило. Не верилось, что совсем скоро это мирное поле жизни станет полем разорения и смерти.

Кузнец Молотило, справившись с делами, лежал на спине, раскинув руки, и покусывал сладкую травинку. Ему, прокалённому пламенем кузнечного горнила, летнее солнце не казалось жарким, а походило на ласковое прикосновение жены, когда она была в добром настроении. Эх, жить бы так и радоваться труду своему ковальскому, жене норовистой да дочери любимой. И откуда взялись эти проклятые печенеги, что им в своих землях не сидится? Неужто награбленное добро краше того, что честным трудом заработано? Вот и нынче, чтоб отвадить захватчиков, потрудиться придётся. Только кровавая это работа, грязная и тяжёлая, горше которой на свете не бывает. Ну, так что ж, возразил сам себе Молотило, кому, как не мужикам, положено самую тяжёлую работу делать, не жёнам ведь!

– Слышь, Молотило, а правду рекут, что ты своим топором шапку с десяти шагов надвое разрубить можешь? – услышал он голос долговязого рукомысленника.

– Ну? – буркнул кузнец, недовольный тем, что его потревожили.

– Покажи, а, Молотило?

– Отстань! – досадливо отмахнулся кузнец, повернувшись спиной к назойливому соседу. И тут узрел вдали клубы густого белесого дыма.

Дозорные тоже заметили их и затрубили сигнал к построению.

– Эх ты! – укорил кузнец долговязого. – Последние мгновения мирной жизни испортил! – И потянулся за шеломом.

Вытянувшись полками, русские рати перегородили всё большое поле. Стали крепко, воткнув в землю острые окованные концы своих червлёных щитов и выставив вперёд копья. Впереди выстроились лучники.

С полуночи уже нарастал гул – это приближалась печенежская конница.

Живая лавина из людей и коней с гиканьем и воплями, перемалывая землю копытами, неслась на безмолвно замершие шеренги ратников, приближаясь с неимоверной быстротой. Строй нападавших был неровен, – кто-то вырвался вперёд, кто-то приотстал, но все степняки были преисполнены решимости единым махом смести неожиданно возникшую преграду и, не останавливаясь, пронестись к самым киевским стенам и яростным штурмом одолеть град, в котором осталось мало защитников. Поблёскивающие на солнце кривые печенежские клинки казались бесчисленными зубьями в пасти какого-то чудовища, вознамерившегося поглотить русов.

Опьянённые сумасшедшей скачкой и жаждой лёгкой победы, с раздутыми ноздрями и перекошенными в едином крике потными лицами под отороченными мехом шапками, степняки летели на своих выносливых лошадях, размахивая искривлёнными мечами и ощущая только свист ветра в ушах. Живая лавина, несущая смерть, подобно огненной лаве из вулкана, что может остановить её? Пешие ратники с копьями? Да разве это преграда несущемуся потоку?

Но в этот миг запели в воздухе меткие стрелы русичей, бившие дальше лёгких луков кочевников, и первые печенеги стали падать на землю. Однако лавина не замедлила своего бешеного лёта, а навстречу русам полетели печенежские стрелы, застучав по шеломам и червлёным щитам.

Лучники, будто песок сквозь пальцы, протекли меж рядами ратников и стали сзади. На поле остались лежать те из них, кого сразили печенежские стрелы. Теперь, уйдя под защиту ратников, лучники продолжали разить врага, и степняки падали чаще, но живой вал продолжал катиться, почти не теряя скорости.