Святослав. Возмужание

Ладомила с Болесей, оставленные молодыми мужьями, ещё более сдружились. Дочь Болеси Славуня лишь на две седмицы была младше Ярополка, и юные матери с удовольствием гуляли со своими дорогими чадами то в тени могучих дубов и сосен, то в светлых берёзовых рощах. А когда минул Купало и дни стали особо жаркими, княгиня отправила их в загородный терем, где в каменных палатах даже в самый зной было прохладно, а вокруг звенела и переливалась птичьим разноголосьем вековая Берестянская пуща.

Подруги стали так же неразлучны, как и их мужья, хотя Болеся под стать Горицвету имела бойкий язык и зачастую подсмеивалась над серьёзной и немногословной Ладомилой. Последним поводом для шуток было то, что Ладомила, едва родив одно дитя, тут же затяжелела опять. Но та не обижалась и лишь смущённо улыбалась на замечания подруги, что при таком раскладе детей у неё скоро будет как цыплят у наседки.

– Эх, жаль, что мужья наши всё в полях да трудах ратных, – томно вздыхала Болеся, – я так соскучилась… Горицвет как прижмёт, как поцелует, аж млею вся!

Ладомила тоже очень скучала по Святославу, но о чувствах своих говорить не любила, даже с лучшей подругой.

– Пусть в трудах ратных, да без настоящей войны, будь она неладна, – отвечала Ладомила.

– Верно, – соглашалась Болеся, – слава богам, что нет сражений. Пусть детки наши растут в мире и радости. Как думаешь, какой станет моя Славуня? Может, невестой твоего Ярополка, а?

– Я не против, – улыбнулась Ладомила, – мы с тобой дружим, отцы их тоже, хорошо бы и они роднёй стали. Только почто загадывать, всё равно ведь в грядущее не заглянешь…

Болеся на миг замерла, будто прислушиваясь к неведомому или о чём-то припоминая.

– А знаешь, подруженька, о чём я сейчас подумала? – отчего-то шёпотом спросила она, придвигаясь поближе.

– О чём? – также шёпотом ответила Ладомила.

– Я от девок теремных слыхивала, что на другой стороне лесного озера, там, где из него вытекает речка, стоит мельница. И живёт там мельник – дед Водослав, который воду понимает, с Русалками и самим Водяным дружбу водит, а они ему знание тайное открывают. Потому, девки сказывали, будто он про грядущее всё ведает. Как скажет, так потом всё по его словам и выходит! Только страшен он, рекут, ликом, будто сам Леший. А может, наговаривают? Давай сходим к этому деду Водославу, а? – блестя очами от возбуждения, предложила Болеся. – Спросим у него про всё, – про мужей наших, про детей, какими станут, и вообще, что случится…

– Боязно, – засомневалась Ладомила. – А вдруг он что недоброе предречёт? Лучше уж оставаться в неведении…

– Ежели мы будем знать о худом, так сможем к нему подготовиться, врасплох нас оно не застанет. Да и что может случиться худого? Я мыслю, у нас с тобой всё только самое доброе будет. Ну, подруженька, милая, сходим, а? А то от рукоделия уже в глазах рябит. Дитятки наши после свежего воздуха да поевши долго спать будут, и няньки при них… Пойдём прямо сейчас? Неужто тебе про то, что будет, узнать не хочется?

– Хочется, – призналась Ладомила, – только боязно… Ну ладно, – сдалась она, – давай сходим, только быстро – туда и назад…

– А нянькам скажем, что пойдём на озеро искупаться и кувшинок насобирать! – радостно подхватила Болеся.

Привычной дорожкой юные девы спустились к озеру, а потом вышли на тропинку, что бежала вдоль берега, извиваясь между деревьями и камышами. Середина озера при полном безветрии блистала в послеполуденных лучах Хорса, будто серебряное этрусское зеркало. Ивы и вербы, разомлев от жары, замерли неподвижно, глядясь в своё отражение. Прибрежные мелководья зеленели обильными россыпями ряски. В зарослях царствовали дикие утки, цапли и лебеди. Вокруг было так покойно и благодатно, что подружки, любуясь дарованными Даждьбогом красотами лесного озера, не замечали, что проделали уже немалый путь.

Дневной зной стал постепенно уходить вслед за движущейся к закату колесницей Хорса. Кое-где начали заводить песни горластые лягвы.

Девицы, не рассчитав пути, вдруг увидели, что солнце скоро скроется за лесом. Что-то гулко плеснуло в озере, и по неподвижной глади пошли круги.

– Что это, большая рыбина? – спросила Ладомила.

– Может, рыбина, а может, сам батюшка-Водяной плескается, прощается с вечерней Зарёй. Пошли скорее, – поторопила Болеся, – надо до темноты к мельнице выйти, а то назад ворочаться поздно…

Сумерки уже коснулись леса своими мягкими крылами, когда подруги наконец дошли до места, где из озера вытекала небольшая речушка. Она была перегорожена плотиной, а ниже громоздилась старая, почерневшая от времени мельница с большим колесом. Некоторые из брёвен сруба и вся плотина были заметно новее, но тоже, видно, не один год простояли под солнцем и ветром.

Вдруг что-то большое и чёрное, шумно дыша, вышло из кустов, преградив дорогу. Девушки невольно вскрикнули и отпрянули назад, схватив друг дружку за руки. Огромное чёрное животное остановилось и громко замычало.

– Фу-ты, Чур-Черезчур-Пращур, это же корова! – первой опомнилась Болеся и тут же рассмеялась над своим испугом звонко и весело.