Святослав

Господствующее положение, которое русы занимали среди прочих славянских племен, старательно подчеркивается и «Повестью временных лет», отражающей мировоззрение киевлянина XI века – потомка древних русов. Рассказывая о полулегендарном походе на Царьград столь же полулегендарного Олега, летопись отмечает: победив греков, русский князь велел им сшить шелковые паруса для руси, а «словеном кропинные». Под «словенами» здесь подразумеваются не словене ильменские – одно из восточнославянских племен, а славянские племена вообще, подчиненные Вещему Олегу и ходившие с ним в поход. Для нас важна даже не сказочность этой детали, а отношение киевского летописца к славянам. Оно прослеживается и в рассказе «Повести» о нравах славянских племен: «Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее – что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон». Через несколько страниц летописец сообщает, что «стыдливые» поляне «теперь зовутся русь». Возможно, прав академик Б. А. Рыбаков, и фраза летописца означает, что когда русь «стала во главе племенного союза, сложившегося в Среднем Поднепровье, ее имя постепенно вытеснило имена других племен» ^{72}. О полянах, превратившихся в русов и переставших быть исторической реальностью, к середине X века сохранились одни предания. Кроме летописца-киевлянина ни один источник не упоминает полян, да и для него они, как верно подметил тот же Рыбаков, – «этнографическая достопримечательность»: «Юридические памятники – договоры с греками (911 года и последующие) совершенно не знают полян; они имеют дело с государством Русью, с городами, но племенных названий не дают. Константин Багрянородный, знавший Русь внутреннюю и внешнюю, называет волынян, древлян, кривичей, дреговичей и „ленсанинов“, не знает именно полян… Среди летописных записей XII-XIII веков бытового, описательного характера часто проскальзывают упоминания древних племен, урочищ; в качестве географических ориентиров упоминаются кривичи, древляне, вятичи, радимичи, север, но полян и в этих записях нет. Столь же неуловимы поляне и территориально. Каковы достоверные пределы земли летописных полян? Попытки привлечения археологических материалов IX-XI веков оказались безрезультатны; племенные признаки полян к этому времени давно уже исчезли» ^{73}.

Действительно, в археологическом отношении поляне-русь являются самым загадочным племенем. В их земле не наблюдается преобладания какой-либо одной археологической культуры, что неудивительно, ведь их область представляла собой место соединения нескольких таких культур, а само расположение древнего Киева на оживленной водной магистрали с развитой системой притоков способствовало приливу на территорию Киевщины населения из разных восточнославянских областей. Анализ местных захоронений позволяет выявить присутствие не только представителей разных славянских племен, но и норманнов, финно-угров, хазар, торков. Это территория смешения этносов и культур – своеобразная «маргинальная зона» ^{74}. Пестрота местного населения бросалась в глаза даже в конце X – начале XI века. Вышеупомянутый хронист Титмар Мерзебургский, описывая Киев своего времени, отмечал, что людей здесь – «неведомое количество; они, как и вся та провинция, состоят из сильных, беглых рабов, отовсюду прибывших сюда, и особенно из быстрых данов» ^{75}. «Даны» – варяги, морские бродяги-разбойники. Называя население Киевщины «сильными, беглыми рабами», хронист, вероятно, демонстрирует пренебрежительное отношение к этому скопищу бродяг, грубо говоря отребью, стекавшемуся сюда из разных земель. Иначе и не мог смотреть на вещи человек, происходивший из знатного рода графов фон Вальбек.