Святослав

— Матушка княгиня, — медленно, тихо отвечает Оскол, — налетели печенеги с поля внезапно, не сами шли, словно сила какая их несла — щиты хозарские, мечи грецкие, — могу ли я один против Византии, хозар и печенегов стоять?

— Против Византии и хозар стоит Киев, ты стереги в поле печенега.

— Матушка княгиня, — обиженно говорит Оскол, — поле Широко, Сейм глубок, стража стоит на горе, печенег крадется оврагами…

— Так поставь стражу, чтобы печенег не прошел ни горой, ни оврагами, плечом к плечу ставь. Не только меня северян охраняешь.

— Кого поставлю, матушка княгиня?! Тяжко ратают люди в Чернигове, Любече, Остре…

— А ты дай земли людям по Сейму. И над Десною и Днепром дай, пускай каждый себя охраняет…

— Нет у меня вольной земли по Сейму, Десне и Днепру. То твоя земля, княгиня.

Княгиня Ольга посмотрела на мужей и бояр, взглянула на широко открытые двери палаты. Там, за Днепром, под самым небосклоном, словно кто то провел раскаленным железом, после чего остался огненный след — розовая полоска; она стала шириться и расти, а от нее, словно колосья, во все стороны потянулись светлые лучи.

— Что скажем, мужи и бояре? — спросила княгиня.

— Дадим земли князю Осколу, — зазвучали хриплые голоса. — Пусть защищает Русскую землю.

— Согласны?

— Согласны.

Тогда княгиня Ольга велела ларнику Переногу, который сидел неподалеку от нее у стены, где горела свеча, и держал перед собою кожаный свиток и перо:

— Пиши, ларник: «Землю над Сеймом на два поприща к заходу солнца дать князю Осколу и волостелинам, чтобы охраняли межу…».

— И возле Остра, и на Днепре, под Любечем, — вставил князь Оскол.

— И возле Остра на два поприща по Десне, и возле Любеча на два поприща, — согласилась княгиня. — Только береги землю Русскую, Киев береги.

— Берегу, матушка княгиня, — громко ответил Оскол. -Моя стража уже прогнала их далеко в поле. И не допустим, не допустим к Киеву вовек!

Но княгиня все же была неспокойна.

— А может быть, мужи и бояре, — сказала она, — послать за Киев дружину в поле?

— Лучше, княгиня, лучше' — зашумели мужи.

— Пошлем дружину, — сказала княгиня, — а поведет ее княжич Святослав с воеводой Асмусом. Слышишь, сын?

— Слышу, — ответил княжич Святослав и поклонился матери. В это время на лестнице, ведущей в сени, послышались возбужденные голоса, топот многих ног, и в Людную палату вошли несколько человек в темных одеждах, подпоясанных широкими ремнями, с карманами для ножей, огнива, соли и крючками, на которые можно было вешать разные вещи. Пришельцы были в тяжелых, кованных гвоздями сапогах, лица у них были бородатые, почерневшие от солнца и ветра.

Больше всех поражал один из них, старый, седой, которого вели под руки, потому что он ничего не видел — вместо глаз у него зияли две черные впадины.

— Это ты, Полуяр? — строго спросила княгиня, увидев слепого.

— Я, матушка княгиня! — вскрикнул, услыхав ее голос, Полуяр и повалился ей в ноги.

— Встань, Полуяр, — сказала княгиня. Тот встал.

— Говори!

В палате настала такая тишина, что слышно было, как шумит ветер за окнами, как глубоко вздохнул Полуяр.

— Ранней весной, — начал он, — знаешь сама, княгиня, и все вы, люди, помните, вышли мы на лодиях из Киева-города, чтобы добраться до Верхнего волока, спуститься Доном, переволочь лодии к Итиль-реке и плыть в Джурджанское море. Не впервой ездим мы этим путем, как и отцы наши, деды и прадеды: со всяким добром — торговать, с мечом — защищать межи. Так ехали мы, много добра везли — моего, твоего, княгиня, вашего, добрые люди, — чтобы самим продать, а иного добра нам привезти.

Полуяр на минутку умолк, вспоминая, должно быть, как ранней весной выходили они из Киева, долго боролись с быстрым течением Десны и Сейма, волокли лодии от Сейма до Дона, как плыли Доном до Саркела, где в белых шатрах стоят хозары и берут десятину.

Но про этот долгий и тяжкий путь купец Полуяр не сказал, ибо кто же тут, в Киеве, не знал всего этого, а закончил так:

— Только когда добрались до Саркела, то увидели там не белые шатры, а большой каменный город, а заплатили за волок не десятиной, а головою. Темной ночью налетели и окружили нас вой. Двух купцов — Греха и Стогуда — убили, многих покалечили, все добро, наше и твое, забрали, а мне за то, что не выпустил меча из рук, выкололи глаза.

— Что же это за город?

— Хозарский, только храмина в нем поганская, грецкая.

— А головников видел?

— Видел, княгиня.

— Кто они?

— Греки…

На востоке появился сверкающий луч солнца. В палату сразу ворвался свет, фигуры бояр, воевод и тиунов-стали четко видны, на их лицах можно было прочесть тревогу и отчаяние.

— Матушка княгиня! — раздалось сразу множество голосов. — Что делается! На Итиль-реке убивают, в Царьграде раздевают, а печенегов кто насылает на нас? Греки, только греки…

— Худо творят хоэары и греки, — сказала княгиня Ольга, -но имеем с ними ряд, хозарам платим дань, грекам в Царьгра-' де даем и все берем у них по укладу.