Святоша

Я бы все отдала, чтобы узнать, о чем он сейчас думает: челюсть отвисла, лицо бледное.

Он не говорит. Его руки все еще полудеревянные, пока Трип готовит свою очередную порцию.

Только в этом случае это не кокаин. Это героин. Даже в тусклом свете легко заметить, что он давно употребляет.

Лицо Трипа исхудало и осунулось, губы окрасились в синий цвет. В его теле не осталось жизненной силы. Он едва может поднять руку. Все движения замедлены. Как и его мысли, его реакции, его слова.

Это место изменило и его.

— Я знал, что ты придешь, — говорит Трип наконец.

— Откуда? — спрашиваю я.

Я мертва для него. Была мертва для него. Он никак не мог знать этого, если только Александр уже не сказал ему.

Трип качает головой.

— Александр сказал нам, что вернулся сюда и убрал твое тело, — объясняет Трип. — Но он солгал. Потому что я вернулся сюда первым.

— Почему? — спрашиваю я, и это не имеет значения. Раскаяние не спасет Трипа, но мне любопытно.

Он молчит, постукивая иглой по пальцам, пока ногой отбивает тот же ритм на полу.

— Ты мне действительно нравилась, Тен. Но я не был тем, кого бы выбрала твоя мать. Она никогда бы не выбрала меня вместо Алекса.

Он не говорит мне ничего такого, чего бы я не знала. Его влюбленность была очевидна, но, как и у него, у меня не было права голоса в этом вопросе.

— Значит, ты все равно просто взял то, что хотел.

Трип снова молчит.

— Да, — говорит он. — Я взял. Я взял это. И я хотел убить каждого из этих ублюдков за то, что они прикасались к тебе.

— Как по-рыцарски с твоей стороны.

— Я знаю, что это не имеет значения,— говорит Трип. — Но меня это заебало, Тен. Меня это так заебало. Я не мог перестать думать об этом. Думал, где ты. Интересовался, все ли с тобой в порядке. Знал, что ты не умерла, но они этого не знали. И я всегда думал, что ты вернешься за нами.

— Ну, вот я и здесь. Прости, что была так предсказуема.

— Ты хочешь сделать мне больно, — говорит он. — Понимаю. И я не виню тебя.

— Боль подразумевает кратковременное страдание. Мне жаль переубеждать тебя в том, что ты ошибаешься.

Он кивает, и в нем нет даже унции борьбы, когда он смотрит на меня.

— Я был тем, кто наполнил бутылку во второй раз. Водой. Я просто хотел, чтобы ты отключилась, чтобы ты ничего не помнила. Но я дал тебе слишком много.

— Вода под мостом, — говорю я. — Я пришла сюда не для того, чтобы пересказывать, что ты сделал или не сделал. Я знаю. Я все знаю. И я все это помню. Мне не нужно, чтобы ты рассказывал мне, как все было.

Трип кивает.

Никто из нас не двигается. Пока он не машет иглой в своей руке в вопросе.

— Ты не против? В последний раз.

Я его совсем не знаю.

Как мы стали такими?

Этот наркоман, который принимает смерть без вопросов, его единственная просьба - последний раз ширнуться. А я, принцесса общества, превратившаяся в холодную и расчетливую стерву, сидящую напротив него.

Я киваю Трипу, чтобы он продолжал.

Я пришла сюда спонтанно, на самом деле.

Какая-то часть меня знала, что Трип не будет бороться.

В душе он всегда был трусом. Слишком мягкотелым, чтобы пойти против того, чего хотели другие парни. Слишком боялся сказать мне, что я нравилась ему все эти годы.

Он ищет пальцами вену на руке, но не сводит с меня глаз.

— Ты очень красивая, — говорит он. — Намного красивее, чем я помню.

— Внешность может быть обманчива, — говорю я ему. — Все мое уродство - внутри.

Трип со вздохом втыкает иглу в руку и откидывается на спинку дивана, вытянув ноги и глядя в потолок.

— Я в это не верю, — говорит он. — Ты всегда была слишком хороша для нас. — Игла болтается у него в руке, слова звучат невнятно. — Чего бы это ни стоило. Мне действительно жаль, Тен.

Он снова нажимает на иглу, на этот раз вводя все содержимое мутной жидкости в вену.

Я не дура. Да и Трип тоже.

Это смертельная доза.

— Трип?

Я придвигаюсь к нему, и Трип открывает глаза лишь на краткий миг.

— Всегда был трусом.

Трип откидывает голову в сторону, лицо становится серым и липким, когда он погружается в бессознательное состояние. В его горле раздается булькающий звук, а затем Трип задыхается.

Я тянусь к Трипу и не знаю, могу ли смотреть на это.

Но все заканчивается так же быстро, как и началось.

Его тело застывает неподвижно, и он умирает.

Я падаю обратно на диван рядом с ним и остаюсь там надолго.

И я скорблю.

Я скорблю о том, кем мы оба стали. Я скорблю о несправедливости жизни и о тяжелом выборе.

Когда все закончилось, я вытерла слезы.

И просто ушла.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Скарлетт

Ужас сделал меня жестоким.

Эмили Бронте

СТОЛКНУЛАСЬ С Виски по дороге в квартиру. Он вел себя как обычно, рассказывая о чем-то, что его расстроило.

— Поняла, — говорю я ему. — Не послушала тебя, хотя следовало бы. Ты пытался предупредить меня.

Кот машет хвостом и кружится по кругу, и я понятия не имею, что это значит.

Но когда я наклоняюсь, чтобы погладить его по голове, в его шерсти запеклась кровь. Я сглатываю и чешу у него между ушами, пока ищу в его кошачьих глазах подсказку.

Он проходит несколько шагов впереди меня, а затем оборачивается, чтобы посмотреть, иду ли я за ним.