Откровенно говоря, мужичонка доверия не вызывал. Несимпатичный он был какой-то, хоть убей. Что маленький, хлипкий – ладно, бывает… Но черты лица отталкивающие; взгляд маленьких глаз бегающий; волосы и борода с усами свалялись, точно войлок; цвет кожи землистый, как у профессионально пьющего человека… И эта засаленная шкура, точнее, полушубок из медвежьей шкуры, в которую мужичонка зябко кутался, хотя день с утра обещал быть жарким… И зыркает, зараза, подозрительно, исподлобья, словно успел записать присутствующих в личные враги…
Взаимное молчаливое разглядывание продолжалось до тех пор, пока ситуацию не взял в руки Лефтенант. Для этого ему пришлось убрать пистолет подмышку.
– Так, – веско сказал он.
Командный тон и звучный голос полковника произвели на лешего заметное впечатление. Он вздрогнул и втянул мелкую голову в плечики.
– Будем знакомиться, – внушительно продолжал начальник экспедиции. – Полковник Лефтенант. Да вы присаживайтесь, нам с вами беседовать и беседовать.
– О чём это? – подозрительно спросил мужичонка.
– О разном, – отрезал полковник. – Присаживайтесь, говорю, вот соответствующий пень… Фёдор, веди протокол.
При слове «протокол» мужичонка рухнул на пень и потерянно обхватил голову руками. «Твою же мать…», – невнятно донеслось из-под рук.
– Имя, отчество, фамилия? – строго спросил полковник.
– Оглобля Корней Михеевич, – угрюмо сказал мужичонка.
– Возраст?
– Не считал, – огрызнулся беседуемый.
– Происхождение?
– Из нечистых…
– Род занятий?
– Лешие мы…
– Так и записывать? – сдержанно спросил Фёдор.
– Так и записывать, – невозмутимо ответил Лефтенант. Повернувшись, к лешему, он продолжал: – Ну-с, о месте проживания не спрашиваю – ручей, наверняка, безымянный… А теперь самое интересное: вы с какого перепугу в бутылку полезли, господин Оглобля?
Леший неожиданно вскочил на ноги.
– А ты откуда знаешь, начальник? – сдавленно спросил он, тараща глаза на контрразведчика.
Фёдор с Валей переглянулись. За компанию переглянулся и профессор.
– Мы знаем всё, – многозначительно сказал полковник. – А всё остальное нам рассказывают в порядке чистосердечного признания… Повторяю вопрос: с какого перепугу…
– Так именно что с перепугу! – закричал леший. – С такого перепугу, что и вспоминать-то страшно…
– А придётся, – по-доброму сказал Лефтенант. – Мы слушаем вас очень внимательно.
Леший рванул на груди полушубок и со словами: «Пропади оно всё пропадом!» – приступил к скорбному рассказу.
Корней Михеевич Оглобля был потомственным лешим из местных.
Лешие живут долго. Ещё совсем молодым Корней застал коммунистическую партию и советскую власть. Потом пришли демократы во главе с этими… ну, как их… один на танке, а другой рыжий такой, во всём виноватый. Их сменила вертикальная диктатура. Мяконькая такая. Потом были ещё кто-то, разве всех упомнишь?
Впрочем, при всех режимах Оглобле жилось примерно одинаково. При любой власти люди ходили в лес за грибами, ягодами, дровами. А охотники! А любители пикников! А лесоразработчики! В общем, было общество. Было кого пугать, путать, заводить в непроходимую чащу. В жизни присутствовал смысл.
Наступившую телевизионную эру леший не одобрил. Слишком изменились люди вместе с нравами и привычками. Если раньше после работы народ стремился на природу, то теперь, отбыв положенные часы, все кидались к видеопанелям. Лес опустел. Стало скучно и тоскливо. От нечего делать, Корней начал курить мох и траву, и даже сватался к кикиморе, но, к счастью, получил отказ. Пустая жизнь тянулась долго и бессмысленно.
А потом стало страшно.
Нельзя сказать, что страх пришёл да и взял за горло в одно мгновение. Ничего подобного. Он возникал ниоткуда, он таился за каждой веткой, и постепенно, по капле, просачивался в лесную атмосферу. В воздухе повисла какая-то жуть. Пугливыми стали кабаны. С оглядкой пробирались в чаще волки. Медведи старались вылазить из берлог как можно реже. Даже лягушки, и те в своей болотной вотчине ушли в тину и квакали через раз.
Хозяин леса, сызмальства знавший каждую былинку, Оглобля хватался за голову. С лесом происходило что-то непонятное.
Во-первых, он быстро разрастался и густел. Зато со всех лужаек и полянок почему-то исчезли цветы.
Во-вторых, в лесу начали появляться неведомые существа. Они шлялись без видимой цели, никого не трогали, но от них исходила такая угроза, что никто не рисковал попадаться им на пути. Это были и не звери, и не люди, но – и звери, и люди одновременно. Как описать? Представьте, например, здоровенного мужика с жабьей мордой, с кожей, усеянной ядовито-зелеными наростами, с проваленным носом, и ртом до ушей, из которого торчат клыки и сочится мерзкая слюна, а позади у него длинный хвост… Или того хлеще: баба (ну, по всем признакам баба), со змеевидной головой и выпуклыми узкими глазами, поперёк которых, словно враспор, торчат кошачьи зрачки… Впервые увидев такого зверечеловека, Корней долго не мог отдышаться…