Артур тяжело покачал головой и быстрыми шагами покинул комнату, не затворив за собой дверь. Гвиневера осталась неподвижной посреди комнаты. Ей почудилось, что пространство сжалось вокруг неё, мир словно иссох в одно мгновение, звуки исчезли, цвета померкли. Она тяжело переступила с ноги на ногу и опустилась на стул, навалившись всем телом на массивный подлокотник. Она не слышала, как вошла служанка и что-то спросила. Она не слышала, как служанка осторожно вышла, чтобы больше не беспокоить госпожу.
«Маэль… Свет моего сердца… Как я буду без тебя? Зачем ты оставил меня? Что мне делать? Господи, прости, но зачем ты послал мне такое испытание? Я не справилась с любовью, зачем же ты пытаешь меня ещё и вечной разлукой? Неужто плата за сердечную привязанность должна быть такой тяжёлой? Разве я не имею права на счастье?»
Она с трудом поднялась и добрела до окна.
«Маэль, нет мне жизни без тебя! Солнце моё, радость моя, наше счастье оказалось таким коротким! Почему мы не рождены простыми людьми, почему не имели права видеться запросто, а предназначены были для какого-то служения? Кому мы служим? Зачем? Простое человеческое счастье важнее государственных дел… Маэль, почему ты не забрал меня с собой? Мне остаётся теперь только умереть от горя… Но проще — от удара клинка… Найду ли в себе силы? Осмелюсь ли нарушить Божий закон? Ох, Маэль, любовь моя, как тяжело думать об этом…»
Во дворе раздался топот копыт, и Гвиневера увидела, как десять всадников остановили коней перед крыльцом дома. На поднятых вверх копьях торчали человеческие головы, из приоткрытых ртов с мёртвым оскалом вываливались посиневшие языки. Артур медленно вышел к приехавшим.
— Мордред ускользнул, мой государь, — проговорил первый из всадников, расстёгивая ремешок кожаного шлема. — Мы убили ещё пятерых из его отряда.
— Священную чашу нашли? — мрачно спросил Артур.
— Нет, господин. Нам удалось схватить одного из разбойников, но сколько мы ни поджаривали его над огнём, он не проронил ни слова о чаше. Возможно, он не знал о её местонахождении.
— Он умер?
— Да, государь.
— Значит, Мордреда никто не видел?
— Он удрал. Вряд ли он теперь вернётся в пещеры. С ним осталось не более десятка человек.
Гвиневера смотрела на Артура сквозь слёзы. Мысли её были устремлены к Маэлю. То, о чём разговаривали мужчины во дворе, не имело ни малейшего значения…
В тот же вечер тело Маэля, завёрнутое в белые оленьи шкуры, было уложено в гроб. На груди покойника лежал его меч. Дымились четыре аккуратно сложенные кучки углей, обозначая четыре стороны света, и возле каждого из них стояли, прислонённые к воткнутым в землю жезлам, черепа вепрей. Друиды, облачённые в длинные серые платья, стучали в бубны и нараспев читали заклинания. Не менее десятка пожилых женщин собрались перед покойником и громко причитали, беспощадно дёргая себя за взлохмаченные волосы и осыпая себя пеплом. Народ тянулся в крепость из окрестных деревень, чтобы проститься со своим любимцем. На фоне мрачного неба покачивались на высоких шестах деревянные птицы, расправившие неподвижные крылья, и казалось, что это настоящие птицы зависли в воздухе, наблюдая за печальными событиями в крепости Круглого Стола.
Человек-Медведь подвёл к Мерддину белого жеребца.
— Я выбрал этого, — сказал он глухо. — Пусть отправляется с Маэлем.
Мерддин молча кивнул седой головой и потянул жеребца за повод. Тот было заупрямился, предчувствуя недоброе, но старик потянул к себе коня за гриву и что-то шепнул ему на ухо. Животное фыркнуло, тряхнуло головой и послушно двинулось за старцем. Перекрестив Маэля, Мерддин оставил белого коня перед гробом и вложил невесть откуда взявшийся серповидный нож в руки одного из священнослужителей. Друид почти сразу полоснул лезвием по горлу жеребца и ловко завалил животное на бок, прижимая голову коня коленом к земле. Хлынувшая кровь тут же запачкала его одежду. Остальные жрецы ухватили коня за ноги, чтобы он не зашиб кого-нибудь, лягаясь. Мерддин беззвучно прочитал молитву и окунул руку в распоротое горло животного, затем подошёл к гробу и тщательно обмазал кровью лицо Маэля.
— Ступай, сынок, и ничего не бойся. Именем Всевышнего отпускаю тебе все твои грехи…
Артур долго смотрел на Маэля, наконец взял его меч и отнёс в кузницу.
— Сделайте так, чтобы никто не смог пользоваться этим клинком, — сурово сказал он.
Кузнецы понимающе кивнули и принялись за дело. Через несколько минут меч, раскалённый в печи, лёг на наковальню и под звонкими ударами молотов стал изгибаться, теряя свою форму, и вскоре превратился в нечто безобразное, не имеющее никакого отношения к оружию. Только по сохранившейся рукояти можно было угадать, что это когда-то было мечом Маэля. Артур кивнул и вернулся к гробу.
— Теперь ты можешь не беспокоиться. Твоё оружие не попадёт никому в руки, мой вечный друг, — сказал Человек-Медведь и положил изуродованный клинок на грудь покойника.
Бубны и флейты звучали до глубокой ночи. Поминальная трапеза затянулась до утра. Когда двор опустел, Артур, увидев стоявшего поблизости Мерддина, рявкнул, ударив кулаком по столу: