Кузнец сидел на лавке возле своей мастерской, набросив на плечи шерстяной плащ, и ковырял металлическим прутом в жирной земле. При входе в кузницу виднелась покосившаяся деревянная фигура Мадонны с младенцем на руках, любовно покрытая яркими красками – лицо светилось бледно-розовым, плащ – синевой, младенец – снежной белизной. Мадонна приветливо улыбалась гостям кукольным лицом и неотрывно наблюдала за ними чёрными крапинками глаз.
– Почему не слушаешь священника, дружище?! – крикнул ему Ван Хель. – Славно у него язык подвешен. Народ уже горит желанием громить неверных.
– У каждого своя стезя, – откликнулся кузнец, говоря медленно, словно взвешивая каждое слово. – Моё место здесь. Надо оружие выковать – сделаю. Надо лошадь подковать – сделаю. Ключ или замок придумать с хитринкой – тоже могу. А кровь пусть другие льют, коли им охота.
– А как же отпущение грехов? Церковь большие обещания даёт.
– Что мне на роду написано, того не избежать, и церковь тут ни при чём. А грехи – отпущены они или нет – никуда от нас не денутся. Отпущенные грехи всё равно грехами остаются. Перед Богом отвечать будем, а не перед Церковью.
– Весело рассуждаешь.
– Жизнь весёлая, – широко оскалился кузнец.
– Колесо посмотришь?
– Чего же не взглянуть. – Кузнец поднялся, и шерстяной плащ мягко соскользнул с него, открыв круглые обнажённые плечи.
– А переночевать тут есть где?
– У меня и заночуйте, сударь, если не брезгуете. – Он указал сильной рукой на приземистый домишко, приютившийся возле кузницы и обнесённый аккуратным деревянным забором
– С удовольствием. – Ван Хель обернулся к Шарлю: – Спрыгивай с телеги, Толстяк. Отдыхать пора.
– Хвала Господу, – забормотал радостно Шарль и, тяжело перевалившись через борт повозки, плюхнулся обеими ногами в глубокую вязкую лужу, и если бы его кожаные боты не были туго перетянуты сверху толстыми ремнями, он наверняка зачерпнул бы изрядную порцию грязи.
– Сколько же нам ещё до владений графа? – спросил Шарль, когда седьмой день их путешествия подходил к концу.
– Ты утверждал, что нам ехать пять дней.
– Мне так говорили…
– Доберёмся до какого-нибудь хутора и там спросим.
– Мы сегодня весь день никого не видели. А эта дорога ведёт неизвестно куда. Мы заблудились!
Было холодно и ветрено. Кое-где в лесу и на дороге виднелись белые пятна снега.
– Я продрог насквозь, – пожаловался Шарль.
– Хорошо, что похолодало. Дорога застыла, грязи нет совсем, – сказал Хель.
– «Хорошо, что похолодало», – передразнил Шарль. – Не понимаю, как ты умеешь обходиться без плаща.
Телега загромыхала, переваливаясь на закостеневших комьях земли.
– Как бы наше колесо опять не разболталось, – заволновался Толстяк.
– Если бы не твоё жирное пузо, колёса выдержали бы и не такую дорогу, – оглядывая темневший вокруг лес, ответил Ван Хель.
– А не перекусить ли нам? – предложил Толстый Шарль.
– Ты способен думать о чём-нибудь, кроме своего брюха?
– Думать можно о чём угодно, но моё брюхо всё время напоминает о себе настойчивым урчанием…
– Чёрт с тобой.
Ван Хель остановил мула и спрыгнул на землю. Расправив плечи, он постоял несколько мгновений, прислушиваясь.
– Что такое? – Шарль вскинул брови.
– Какой-то шум в лесу.
– Далеко ли?
– Далеко, – ответил Хель, продолжая вслушиваться. – Не пойму.
– Мало ли что там… Олени дерутся… Эх, сейчас бы свежей оленины!
Ван Хель кивнул и стал собирать хворост, бросив через плечо:
– Может, ты соизволишь спуститься на эту грешную землю, Толстяк, и поможешь мне развести огонь?
Шарль шумно завздыхал и тяжело спрыгнул с повозки.
– Не жалеешь ты меня, Хель. Требуешь от меня чего-то и требуешь, а у меня такое слабое здоровье.
– Брюхо твоё надрывает тебе здоровье…
Тут Ван Хель, прижав к груди подобранные ветви, опять прислушался. Беспокоивший его шум стал громче. Хель бросил хворост и вперил взор в лесную чащу. Звуки становились ближе и громче с каждой секундой. Постояв несколько мгновений неподвижно, Ван Хель вдруг круто развернулся и закричал:
– Шарль! Быстро в повозку!
– Что?
– Лезь в повозку! – повторилась команда.
– Зачем? То слазь, то залезь!
– Прячься! Вепрь!
По характеру стремительно нараставшего шума Хель безошибочно определил, что сквозь лесную чащу мчался огромный кабан. Его кто-то гнал. Возможно, шла охота, и затравленный зверь нёсся сквозь заросли напролом. Где-то далеко раздавались людские голоса, гулко расплывавшиеся над лесом.