Священный огонь

Майа подошла к ним.

– Привет, Аквинат.

– Привет, – поздоровался изумленный пес. Его обычно безупречный костюм теперь казался мятым, возможно, из-за ошейника. Его продюсер был слеп.

Продюсер поправил переводчик, прикрепленный к ушной мочке. Это был пожилой любезный немец.

– Садитесь, пожалуйста, Майа. Вы уже поели? Ели? Съели?

– Все в порядке. – Майа села.

– Мы хотим взять у вас интервью, – заявил Аквинат. Он говорил по-английски отрывисто и без ошибок.

– Правда?

– Мы уже беседовали с господином Кабаннэ и с синьориной Барсотти.

– С кем?

– С Полем и Бенедеттой, – пояснил пес.

Упомянутые имена взволновали ее до глубины души.

Она соскучилась по ним, словно по собственному сердцебиению.

– Как поживают Поль и Бенедетта?

– Конечно, они сейчас очень знамениты, хотя, к сожалению, у них много проблем.

– Как они поживают?

– Им удалось избежать обвинений в незаконной деятельности. Для них это настоящая удача. Но в их окружении громкий скандал. В их художественном движении произошел раскол. Разве вы об этом не слышали?

К ним подошла обычная, нормальная официантка. Обслуживающий персонал из людей и внимание к клиентам были характерной чертой Де Мойна.

Майа заказала вафли.

– Мы можем поговорить об этом с вами перед камерой?

– Я не слышала ни о каком расколе. Я ни с кем не общалась и вообще живу одиноко. Так что я ничего не могу сказать.

– Они так хорошо о вас отзывались. Они уговорили нас к вам приехать. Даже помогли вас тут отыскать.

– Я поражаюсь тому, как вы прекрасно говорите по-английски, Аквинат. Я слышала, как вы говорили по-немецки и перевод вашей речи на честину, но...

– Все зависит от качества перевода, – скромно произнес пес. – Перевод – это выше моего понимания. У Карла есть для вас подарок от наших друзей. Принесите его, Карл.

– Хорошая мысль, – сказал Карл. Он встал, взял белую трость и, опираясь на нее, неуверенно пошел.

– Я не смогу участвовать в вашем шоу, – отказалась Майа. – Я больше не желаю играть никаких ролей.

– Вы стали своего рода идолом, – проговорил пес.

– Я совсем не чувствую себя идолом. И во всяком случае, остаться идолом можно, избегая внимания общества. Это лучший способ. Не так ли?

– Вы настоящая Грета Гарбо, – заметил пес.

– А вы любите старые фильмы? – удивилась Майа.

– Честно признаться, я терпеть не могу старые фильмы. Я даже не люблю свои собственные старые телепередачи. Но меня страшно интересуют механизмы популярности.

– Я еще никогда не вела таких умных разговоров с собакой, – призналась Майа. – На ваше шоу я не приду, Аквинат. Надеюсь, вы поймете. Хотя мне нравится с вами говорить. В жизни вы гораздо меньше, чем выглядите по телевидению. И с вами действительно интересно. Я не знаю, кто вы – собака с искусственным разумом или кто-то еще, но в вас есть какая-то удивительная жизненная сила. Вы умны. Разве не так? Я думаю, вам нужно бросать мир поп-культуры. И быть может, написать книгу.

– Я не умею читать, – сознался пес.

Майе принесли вафли. Она попробовала их.

– Как неприятно приехать в Де Мойн и вернуться ни с чем, – попытался убедить ее пес.

– Но вы же сначала хотели взять у меня интервью, – отозвалась Майа, продолжая жевать.

– Не думаю, что это получится.

– Возвращайтесь в Европу и побеседуйте с Элен Вакселль-Серюзье. На равных.

– Зачем мне это? – спросил пес и навострил свои мохнатые уши. – И где я смогу ее найти?

Карл вернулся к столику со свертком. Подарок, присланный ей Полем и Бенедеттой. Майа отложила в сторону вафли, открыла коробку и сняла обертку. Там была старинная камера. Ручная камера, в которую когда-то вставляли цветную пленку. Старый аппарат был реконструирован и дополнен цифровой платой и набором сетевых разъемов. Камера была тяжелой, прочной и приятной на вид. В сравнении с современными камерами она выглядела солидной и надежной.

К ней была приложена карточка, написанная от руки.

«Не верь ни одному слову, сказанному о нас в Сети и в прессе», – нацарапала Бенедетта.

«Мы всегда будем любить и прощать наших вероотступников», – написал Поль своим аккуратным и красивым почерком.

Дэниэл жил теперь в Айдахо. Он решил обосноваться на ферме, стать поближе к земле.

Она прикинула границу его небольших владений. Наверное, у него было акров двенадцать. Никакой изгороди или забора, очертания поместья чувствовались лишь на взгляд. По следам. Или в особенностях садоводства.

Способен ли разум хозяина заставить деревья расти быстрее?

Деревья, кусты, птицы, даже насекомые – они чувствовали себя здесь необычно. Они ощущали на себе огромное, прямо-таки неимоверное внимание. Ветви разных оттенков, птицы, поющие волшебными голосами. Ее бывший муж вскапывал землю лопатой. Дэниэл ссохся, стал маленьким, не выше четырех футов. И хотя его мускулы одрябли – он, конечно, состарился, – но был удивительно силен. Казалось, лопата могла сломаться в его руках.

– Хэлло, Миа, – поздоровался он хриплым от долгого молчания голосом.

– Хэлло, Дэниэл.

– Ты изменилась, – покосившись, заметил он. – Давно ли это случилось?

– Для меня давно.

– Сейчас ты похожа на Хлою. И я бы принял тебя за Хлою, если бы не знал.