Священный Грааль отступников

Клаас, порадовавшись подробной информации, которой снабдил его Трэве, начал свой рассказ. Так они дошли до убежища Белибаста. Как и предполагал Трэве, Гийома приютил у себя один из местных ремесленников-ткачей. Белибаст провел Клааса в небольшую комнатку под крышей сарая. Всю обстановку составлял лежак, набитый соломой, и стол с двумя табуретами в центре. Клаас осмотрелся, насколько это было возможно при колеблющемся пламени единственной свечи. Однако, несмотря на скромность, из комнатушки было три выхода. Первый вел вниз, в сарай, второй – в соседний с сараем хлев, а третий – на крыши соседних домов, по которым вполне можно было пробраться на другой конец города и легко ускользнуть от погони. Преследуемые инквизицией катары так легко в руки не давались. Клаас улыбнулся про себя. Ему даже в определенный момент стало жалко симпатичного еретика. Но он не дал себе расслабиться.

– Ты голоден?

– Немного, – с наигранным смущением признался Клаас. Не мог же он сказать, что два часа назад купил у разносчика сочный мясной пирог и добавил к нему солидную кружку пива.

– Садись, разделишь мой ужин.

Клаас не заставил себя упрашивать. В конце концов, было бы странно, если бы человек, за которого он себя выдавал, мог себе позволить каждый день даже самую скромную пищу.

– Ты хочешь быть посвященным в тайну, но готов ли ты к ней? – тем временем спросил Гийом.

– Не знаю, но Паоло мне сказал, что вам решать.

– Хорошо, а теперь давай поедим, да у меня есть только хлеб и немного сыра.

– Спасибо, буду рад.

– Почему ты встал на этот путь? Что тебя привело к нам? – задал тем временем следующий вопрос Белибаст.

– В один момент я почувствовал себя путником на неизвестной ему дороге. Мне стало страшно, и я впервые стал задавать себе вопросы: почему я здесь, что я ищу, куда иду, но никто не мог ответить. Я потерял покой и сон, когда обратился к нашему падре, он мне сказал, что я должен всего лишь следовать уже начертанным рукой Господа путем. Но покой в мою душу не возвращался, и однажды я встретил Паоло…

– Ты хорошо говоришь, – покачал головой Гийом, – ты хочешь утолить свою жажду, но к тому ли источнику ты пришел?

– Я уверен, что к тому! – с неожиданной уверенностью произнес Клаас, которому внезапно стало казаться сущей правдой все только что выдуманное и рассказанное.

И самое странное, он действительно поверил в этот момент, что нашел единственный на свете источник, способный утолить его жажду. Все, что говорил Гийом, было простым и понятным. Он вспомнил часы, проведенные во время скучных и серых проповедей, когда единственным ярким впечатлением были расписываемые картины ада. С Гийомом все представлялось проще и интереснее.

– Мир вокруг нас – не истинный мир, – говорил Гийом. – Когда вы страдаете, когда ваше тело разрывает боль, когда ваши дети приходят в мир, корчась от боли, когда в один миг судьба может отнять все, созданное за целую жизнь, вы не будете утверждать, что этот мир совершенен и добр!

На глазах Эльке показались слезы. Словно Гийом видел его собственную жизнь и чувствовал, что он чувствовал. Слова проникали в самое нутро и оставались где-то глубоко в сердце. Иногда ему казалось, что он уже не испытанный жизнью старый волк, а молодой мальчишка, открывающий каждое утро глаза с надеждой, что новый день будет лучше предыдущего. Но теперь он твердо знал, что новый день приносит всего лишь новые испытания. Если бы он встретил Гийома раньше, то, может быть, и не цеплялся бы с отчаянием за столь тяжелую и безрадостную жизнь.

– Бог не мстителен и не ревнив. Он любит вас, и не его вина в том, что сатана соблазнил некоторых из ангелов и обманом заманил светлые души в тела из грязи. Но Бог не забыл о падших. Он послал им слово и любви и надежды. Ты задавал себе вопрос, почему люди верят?

– Боятся возмездия и ада?

– И они не знают, что они уже в аду. Ад – здесь, на земле!

И Клаас верил ему, вспоминая измученную нищетой мать, умершую при очередных, никто уже не помнил, каких по счету, родах, состарившегося раньше времени, сгорбленного отца, хватающегося за любую работу, умиравших один за другим братьев и сестер. В голове всплывали сцены, одна ужаснее другой, и самое главное, пережитое возвращалось тяжелым зловонием заполненных нечистотами улиц, на которых он рос, пробирающими до костей холодом и сыростью, давно урчащим от голода пустым желудком, мучающими маленькое тело ссадинами и рубцами… Клаас поморщился, усилием воли отгоняя непрошеные видения.

– Ты боишься смерти, почему? – неожиданно спросил Гийом.

– Странный вопрос, – изумился Эльке и впервые подумал: «Почему?»