Свежо предание

- Я не учил. Я просто запомнил. До конца. Клавдия Ивановна впервые внимательно посмотрела на Левина. Перед ней стоял довольно миловидный, скорее высокий мальчик, чистенько одетый, с белым воротничком у тон кой шеи, с матово-полупрозрачными щеками и пристальными темно-серыми глазами. В глазах ей почудилась просьба: заметь меня, полюби меня. Мальчик, видно, способный - читает, любит литературу. Заняться бы таким, да некогда. Вот если бы не успевал - другое дело. Сложный народ эти успевающие...

Клавдия Ивановна начала говорить, и речь ее сама покатилась по привычным рельсам:

- Видишь ли, Левин, ты мальчик способный и мог бы учиться лучше. Например, пишешь ты очень грязно. Вместо того чтобы заучивать наизусть материалы, до которых вы дойдете только в старших классах, ты мог бы дома поупражняться, писать буквы...

Костя стоял, опустив голову. И дернуло же его вмешаться, поправить! Клавдия Ивановна уже не казалась ему похожей на пирожок.

Так она и прошла мимо него, как всегда потом проходили мимо него разные учителя, наставни-ки, начальники. Ни теперь, ни после, никогда в жизни не было у него настоящего учителя...

Зато у него была мама.

Он приходил к ней - большой мальчик с драными коленками, - садился к ней на колени и просил:

- Говори.

Она всегда знала, что нужно говорить. Всегда они друг друга понимали!

* * *

Костя уже перешел во второй класс, уже привык к школьному шуму, сам стал бегать и драться и даже научился писать не так грязно, когда ему впервые довелось узнать, что он - еврей. Дело было так. На переменке он гонялся за Володькой Жуковым и только что изловчился хлопнуть его сзади портфелем, как тот обернулся, высунул язык и сказал: "жид".

- Что ты говоришь? - спросил Костя.

- Известно что. Жид. Жидюга.

- А что это значит?

- То и значит, что жид. Пархатый.

Косте стало как-то скверно. Слово-то какое: пархатый.

После уроков они с Серегой собрались домой. Серега теперь был большой, а все-таки говорил медленно, туго. В школе его звали Тесто.

Костя хотел спросить у Сереги, что такое "жид", но стеснялся своей несообразительности. А вдруг это все знают? Только у самой двери он собрался и спросил, свысока:

- Послушай, Тесто, кто такой жид?

Серега помедлил.

- Жид? Ну, обыкновенный жид. Еврей, по-вашему.

- По-нашему? А кто ж это "мы"?

- Ну, вы. Евреи, в общем.

- Евреи? Кто это: евреи?

- Кто да кто. Заладил. Да я и сам не знаю по-настоящему. Евреи - ну, это такие плохие люди. Жиды.

(Фу-ты, как тянет. Дать бы ему.)

- И я жид? А почему я жид?

- А я знаю? Наверно, родился такой. Мать и отец у тебя евреи. Значит, и ты еврей.

- Жид?

- Жид.

- А что такое пархатый?

- Ну, это такой, у кого на лбу прыщи и кожа слезает.

Костя потрогал свой зеркально гладкий лоб.

- Но ведь у меня нет прыщей и кожа не слезает.

- Это так говорят: пархатый. Жид, значит, пархатый. Грязные они...

Костя поднялся по лестнице, отпер дверь своим ключом и вошел. Слово "жид" сверлило ему душу. Что за слово? Где это он его слышал? Или читал? И вдруг вспомнил где. В "Тарасе Бульбе". Там был жид Янкель, который увез Тараса под кирпичами. "Жид" было такое же непонятное слово, как "сорочинский заседатель" или "решетиловские смушки", - все те слова, которые он не понимал у Гоголя, да и не хотел понять. Теперь он хотел понять. Теперь он подошел к шкафу и, не влезая на стул, чуть поднявшись на цыпочки, достал из-за стекла коричневый том. Первый раз он взял его не для наслаждения, а для того, чтобы знать.

...Кажется, это было где-то здесь... Да, точно... Кошевой... Паром подворачивает к берегу... "С бедою", - кричал с парома приземистый казак... Берег весь стеснился в одну кучу... А, вот оно, это место:

" - А вы разве ничего не слыхали о том, что делается на Гетьманщине?

- А что? - произнес один из куренных атаманов.

- Э! Что? Видно, вам татарин заткнул клейтухом уши, что

вы ничего не слышали.

- Говори же, что там делается?

- А то делается, что и родились, и крестились, а еще не видел и такого.

- Да говори нам, что делается, собачий сын! - закричал один из толпы, как видно, потеряв терпение.

- Такая пора теперь завелась, что уже церкви святые теперь не наши.

- Как не наши?

- Теперь у жидов они на аренде. Если жиду вперед не заплатишь, то и обедни нельзя править.

- Что ты толкуешь?

- И если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя.

- Врет он, паны братья, не может того быть, чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе!"

Костя читал, жадно глотая слова, перекладывая страницы туда и обратно. Сколько непонятных слов: "клейтух", "аренда", "святая пасха", и среди них "жид", и не просто, а "нечистый жид", "рассобачий жид"... Это слово раньше стояло в ряд с другими непонятными, а теперь вышло из ряда и стало особняком - гадко и грозно.

"- ...Перевешать всю жидову! - раздалось из толпы. - Пусть же не шьют из поповских риз юбок своим жидовкам! Пусть же не ставят значков на святых пасхах! Перетопить их всех, поганцев, в Днепре!