Свет. Испытание Добром?

Сухая песчаная дорога шла корабельным лесом. По обе ее стороны вставали ряды седых сосен с безупречно прямыми янтарными стволами. Непролазного кустарника, заполонившего леса Моосмоора, здесь не росло, лишь кое-где между деревьями водилась малина, хорошая и спелая. Рядом виднелись медвежьи следы. Кабанов, судя по количеству их орешков, здесь тоже водилось изрядно («Угу, – мрачновато подтвердил Йорген, «великий охотник поневоле», – и Тьма их не взяла, окаянных!»). В теплом воздухе разливался густой запах смолы и северных трав, коим силониец не знал названий, но решил, что их можно есть. Что ж, лошади были с ним согласны, Йорген фон Раух – нет. Мерный перестук разносился над лесом – это трудились дятлы. Мелкие птахи щебетали в высоких кронах. Под копытами коней приятно похрустывали шишки. Такая безмятежная благодать царила кругом – даже не верилось, что еще недавно по этим землям гуляли орды Тьмы.

– Ну да! Это тебе сейчас, днем не верится. Посмотрим, что ты скажешь ближе к ночи.

Глава 20, повествующая о том, что потерять можно что угодно, даже бочку на сорок ведер, а многотысячная армия всегда оставляет следы

И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.

А. С. Пушкин

Ночи ждать не пришлось. Идиллия разрушилась гораздо раньше.

Когда-то это лесное селение называлось Вольфшпур – «Волчий след»… Вообще-то людям следовало трижды подумать, прежде чем нарекать родное село подобным образом. Известно ведь, что у слов есть своя тайная сила, они могут быть опасны. Особенно в темные времена, когда Зло лезет в мир из всех щелей, ищет любую лазейку. Тогда одно неосторожное слово может накликать большую беду.

Случалось такое, что вервольфами становились жители целых деревень, поголовно от мала до велика. Редко, но случалось – в голой степи, на морском взморье или среди южных оливковых рощ. Только не в лесном Норвальде, где людям эта напасть знакома была издревле, где жили с ней бок о бок, должно быть, еще с прошлой Тьмы, и умели держать ее в узде.

Шел не первый и даже не второй – третий год Тьмы! Уже остановлен был ее самый страшный прорыв под Феннами – победа, за которую нифлунги заплатили жизнями своих детей. Люди давно научились справляться с куда более страшным врагом, чем простые вервольфы. И ладно бы где-нибудь в дальней приграничной глуши беда стряслась – это еще можно было бы понять. Но чтобы в самом центре ландлага, всего-то в трех лигах от охотничьего замка господ, все население большого придорожного села ухитрилось заразиться оборотничеством – такого не ждал никто.

Йорген на всю жизнь запомнил тот бой – столько вервольфов разом он потом долго еще не встречал.

На волков-перевертышей охотятся по ночам. Днем их невозможно отличить от нормальных людей. А кто захочет взять на душу грех убийства, пусть и случайного? Стояла морозная, снежная зима. Сосны застыли, увенчанные белыми шапками. На дороге сугробы лежали по колено, в чащу было и вовсе не пробраться без лыж. Сквозь дымку серого неба проглядывало яркое, чуть расплывчатое пятно полной луны. И гадкий, заунывный вой висел над лесом, холодил кровь хуже любого мороза.

Отряд, ведомый лагенаром Нидерталем, вошел в село. Оно тогда уже было мертвым – ни одного огонька в окошке, ни единого дымка над крышами – у вервольфов нет привычки освещать жилище и топить печи, им и так хорошо, даже когда в человечьем обличье бегают. В домах все было покрыто инеем, и вода в ведрах промерзла до дна. Но жилье не пустовало: в каждом на полу валялись свежеобглоданные кости, и все тряпье, что имелось в хозяйстве, было собрано в одну большую безобразную кучу-лежбище, от нее остро воняло звериной мочой: самцы метили свои владения. «Фу-у, – подумал тогда Йорген, – как самим не противно в такой вонище валяться? Плохо, плохо быть темной тварью!»

И сам же чуть ею не стал, да еще безносой. Щелкнула зубастая пасть – едва успел отшатнуться и всадить в брюхо серебряный нож… Да, долго тогда провозились, чуть не до утра. Ну ничего, тварей постепенно перебили, и малолетних волчат рукавицами собрали в мешок. Потому что, если вервольф-детеныш никого не успел лишить жизни самостоятельно, любой колдун способен обратить его в человека. Одна сложность – ничего из прошлой жизни в его памяти не останется, даже говорить будет учиться заново. Не беда. Маленькие еще, наверстают. Зато ловить их было весело, интереснее, чем убивать крупных чудовищ. Хоть и не менее опасно. Цапнет такой щенок зубом – самому придется заново учиться говорить, и то если повезет. Когда человеку уже минуло тринадцать лет, трудно угадать, детеныш из него получится или взрослый вервольф…