Но СССР в любом случае был обречен. Проблема состояла именно в том, чтобы найти механизм, позволяющий республикам пережить это неотвратимое событие с минимальными экономическими потерями. Процесс разрыва экономических связей (я об этом упоминал, но должен упомянуть еще раз) начался еще в советские времена и становился все более беспорядочным. Мы же, наоборот, пытались эти связи сохранить. Во время переговоров в Беловежской Пуще лидеры договорились, что страны СНГ будут консультироваться по экономическим вопросам, обсуждать пути проведения реформ, согласовывать свои действия. Например, я предложил на определенное время ввести единую денежную единицу – переходный рубль. Эта мера сделала бы не таким мучительным переход к собственной валюте. Подобных предложений было множество, и практически каждое должно было стать темой для дальнейшего обсуждения, для основательного анализа. Но воплотить эти намерения в жизнь не позволила излишняя торопливость Бориса Ельцина. Судя по всему, окружение Бориса Николаевича быстро убедило его, что Россия с ее ресурсами может позволить себе роскошь не оглядываться на других и не бояться разрыва интеграционных связей.
Когда накануне Нового года, 30 декабря 1991 года, мы вторично собрались в Минске, Ельцин сообщил, что провозгласил курс на быстрые рыночные преобразования в экономике. На вполне обоснованный вопрос: а как быть с недавней договоренностью о согласованности реформ, Борис Николаевич безапелляционно заявил: «Вы должны следовать за Россией». Это была серьезная ошибка российского президента, от которой вскоре пострадала и возглавляемая им страна.