Я долго ломал голову, как пристроить мачту на этой лодчонке. И нашел решение. Один бамбуковый шест я пропустил под днищем лодки поперек корпуса, так, чтобы и бамбуковые стволы прошли над шестом. Второй, такой же по длине, я положил поверх лодки и концы шестов связал веревками, Они как бы защемили лодку и стволы между двумя бамбуковыми, связанными между собой шестами. Чтобы верхний шест не скользил по бортам, я сделал небольшие выемки. Нижний конец мачты привязал к шесту, установив ее вертикально. Пришлось сделать углубление в днище — оно, к счастью, оказалось достаточно толстым — и запустить в него нижний срез мачты. Получилось прочно. Я знаю, что долго такая мачта не устоит, но нам и не надо надолго. Мы используем парус в случае невыгодного для нас течения, если будет относить в открытое море. Или ветер будет с берега, когда трудно будет идти против волны. Короче, если эта палка выдержит хотя бы полчаса, она свое назначение оправдает.
Прилаживая мачту, я старался почаще подключать к делу Ного, чтобы отвлечь его от печальных мыслей: то придержать шест, то подать топор. Я разговаривал с ним, рассказывал о моих друзьях. Пытался пробудить в нем интерес к будущему. Я ведь знаю, что он приготовился умереть. Он перестал бороться за жизнь. Я рассказывал ему о назначении паруса, когда вместо нас и весел нашу лодку будет толкать ветер. На какое-то мгновение в его глазах зажегся огонек любопытства — как это можно заставить ветер толкать лодку?
— Ного не возьмет весла, — мрачно заявил он, — у Ного плохая рука. Ного умрет!
— Да нет же, Ного не умрет. Ного выздоровеет. Как только мы придем к братьям Гррегора, они сразу сделают Ного здоровым!
— Не вылечат. Ты не можешь вылечить, и они не могут. Ночью я видел Мать Крокодилов. Она раскрыла пасть и ждет меня.
— Это глупости, я тебе говорю — Ного не умрет. Скоро мы придем в город, там живут мои братья.
— Мы не найдем город. Мы вернемся к братьям Ного. Там Ного уйдет в заросли и умрет.
Хоть кол на голове теши, такой упрямый этот туземец!
— Мы пойдем назад, Гррего!
— А как мы переберемся через водопад? Нас принесла сюда Великая Река. Обратно не понесет.
— Ты поможешь, Гррего! Пойдем обратно!
С тоской по родине трудно спорить. Я не смогу убедить Ного, что если мы преодолеем водопад, то не сможем пройти тысячи километров с опасностями на каждом шагу. Допустим, что и это преодолеем. Вернемся к его сородичам. Те, что остались в живых после огненных зарослей, на ком огонь оставил страшные следы, как они отнесутся к своему соплеменнику, причине и виновнику их страданий? А разве Крири и Вру забудут все то, что произошло перед нашим побегом?
Безжалостное солнце выжгло холмы и заросли, превратило цветущую недавно землю в серую пустыню. Длительная засуха, голод уже погубили слабых. У племени едва ли хватит сил, чтобы дотащиться до Большой Реки вслед за тянущимися туда травоядными.
Мы целый год, не меньше, охотились вместе с Леле, который после выздоровления следовал за мной, как тень, и с быстроногим Бонги, добродушным и верным товарищем, с Ного… Я никогда не участвовал в пожирании ослабевших. Дикари верили в мою колдовскую силу — а я наложил табу на каннибализм благодаря этой силе.
Скитания научили Ного охотиться в одиночестве, Леле и Бонги во всем подражали ему. Плоскоголовые — примитивные охотники. Они загоняли жертву облавой. А что такое облава? Это крики, шум, камни… Правда, она полностью отвечает духу дикой природы. При такой охоте, как правило, погибают слабые животные. Она вписывается в систему естественного отбора, но требует дикой выносливости от охотников и не всегда завершается успешно.
Я научил Ного охотиться из засады. Для этого надо хорошо знать повадки и привычки животных, что, по-моему, плоскоголовым не было дано. Дети природы, а если точнее — дикой природы, они не обременяли себя наблюдениями и изучением того мира, в котором живут. Полагались на двух человек — вождя и шамана. Хорошо, если они были умными людьми, а если ничтожества, недоумки, вроде Крири и Вру? Эти деятели завели порядок, при котором вся добыча попадает в их лапы. Они распоряжаются ею, наделяя кого жирным куском, если человек угоден, а кого тощим ломтиком, если невзлюбят. Завистливые и жадные, они окружили себя еще большими ничтожествами, чем сами. Легко представить, как они вели себя.