Сверхзадача

— Лена, мне очень важно узнать, как ты меня нашла. Я летел сюда множество лет. Это самый глухой угол Вселенной. Мы высадились на эту чуждую землю, которая совсем не земля. Нас встретили динозавры и птицеящеры…

Жуткая голова птицеящера покачивается над зарослями. Ее пронзительный взгляд парализует жертву.

— Лена!!!

— Не кричи, я здесь, — говорит Лена; взмахивает рукой — птицеящер исчезает.

Я прячу в ее теплые ладони свое лицо. Мне хорошо. Не надо ничего говорить. Не надо ничего объяснять.

— Зачем вы плывете по этой реке? — спрашивает Лена.

Не отвечаю. Меня охватывает расслабляющее чувство умиротворенности. Я с трудом выталкиваю из себя слова.

— Мы плывем к "Викингу". Там остались мои товарищи. Марк, Дэйв, Феликс… Недалеко от устья Большой Реки. В море. Так объяснил мне гладкокожий…

— Кто это — гладкокожий? — спрашивает Лена.

— Гладкокожий? Какой гладкокожий? — я не понимаю, о чем речь.

Меня охватывает чувство опасности: где-то здесь, недалеко, я знаю, бродит птицеящер. А там, за холмами — плоскоголовые. Я не хочу туда возвращаться… Не хочу!..

Зумби гордо вышел из зарослей. Смешно, как можно быть гордым при таком тщедушном сложении! Да нет, Зумби вовсе не тщедушен! Он лишь немногим уступает Ного. Он тащит за руку какое-то безволосое худощавое тело.

Это его добыча. Ноги у добычи подворачиваются. Зумби поддерживает ее за предплечья. Дикари, столпившиеся на лужайке, изумлены. Добычу принято убивать немедленно, а она еще жива! Дикари возмущены. Шаман спрашивает, почему Зумби не убил жертву?

Зумби тоже возмущен. Не убил и все! Он с вызовом смотрит на своих сородичей. Он тщеславен и честолюбив, — при всей условности этих понятий в применении к дикарям. Почему он должен был убить свою жертву? Ного же не убил своего безволосого! И никто не спрашивал, почему Ного не убил.

Зумби — давний соперник Ного. Зумби не может отстать от Ного. Зумби не понимает, для чего Ного понадобилось это слабое безволосое существо с белой тоненькой кожей; любой, даже самый слабый дикарь придушил бы его одной рукой, если бы Ного не охранял его так ревностно. Не зря белый пришелец все время держится за Ного, боится даже на шаг отойти, понимает, что его сразу же прикончат. Никто не знает, почему Ного не хочет убить своего белокожего. Зумби тоже хочет иметь такую игрушку. Вот он и добыл ее. Окруженный толпой сородичей, Зумби объявляет табу на свою собственность. Это мое! Это мое! И если кто-нибудь позарится на собственность Зумби, тому несдобровать. Кулак у Зумби тяжелый. Правда и то, что вначале Ного объявил, что Гррего — его товарищ, вызыватель огня. Но когда голодные соплеменники однажды решили все-таки съесть "товарища", то Ного объявил Гррего своей собственностью и наложил табу.

Гррего никак не мог согласиться с тем, что он — чья-то собственность. Он воздевал руки к небу и на пугающе непонятном языке молил богов и духов о своем освобождении.

Безволосый человек говорил на непонятном языке, был страшно худ. Он не умел добывать себе пищу, а Зумби хоть и считал его своей собственностью, но кормить не собирался. Его страдания прекратила смерть.

— Почему ты не спас его? — спрашивает Лена.

— Я все делал, чтобы он не умер. Я давал ему мяса из того, что доставалось мне. Я пытался изучить его язык, а так как это было возможно при посредстве скудного языка плоскоголовых, то мои успехи были слабыми. Я учил его языку плоскоголовых, чтобы изучить его собственный язык.

— Я знаю, зачем тебе нужен был его язык: ты хотел от него побольше узнать об этой планете, чтобы знать, куда направиться после побега.

— Ты не можешь этого знать, Лена! Может быть, моя беда в том, что я не уверен, правильно ли я понял безволосого…

Безволосый с удивлением рассматривал мою бороду; не с презрением, как плоскоголовые, а с интересом, словно уже видел нечто подобное. В его глазах я видел преклонение. А какое возмущение горело в них, когда кто-нибудь из плоскоголовых обходился со мною грубо, неуважительно! Он подолгу мне что-то втолковывал. На его лице было страдание от того, что я не могу его понять. Однажды на песке он стал рисовать какие-то фигуры. И тут до меня дошло! То, чего я не понимал в его словах, я понял в рисунках! В бесхитростных линиях на песке я узнал корпус нашей ракеты, наполовину погруженной в волны. Я был потрясен. Как и он сам. Потому, что я тыкал себя в грудь и затем показывал на рисунок и рыдал… Он был безволосый, у него была гладкая кожа, он был намного ближе к землянам, чем к плоскоголовым. Он многое хотел мне рассказать рисунками, но я и в рисунках не все понимал. Но я понял про Большую воду, то есть реку — и мы с Ного вышли к ней. Возможно, были рисунки и про большое озеро, и про водопад… Если бы я все понял!

Мне тяжело говорить. Мне хорошо лежать, уткнувшись лицом в Ленины мягкие ладони. Сразу утихают все мои боли. Я хочу, чтобы Лена не исчезала и чтобы я мог чувствовать на своем лице ее ладони долго-долго.

— А потом? — продолжает спрашивать Лена.