Сверху и снизу

Сегодня меня поймали. Поставили человека сторожить велосипеды и поймали. Я уже больше часа сижу в кабинете директора и смотрю, как седовласая секретарша огромным зеленым резаком располовинивает стопки бумаги, опуская стальное лезвие, которое падает со смачным хрустом, в то время как директор, мужчина с головой, похожей на грушу, лысый и толстощекий, таращит на меня глаза, периодически говоря что-нибудь мудрое, вроде: «У вас большие неприятности, юная леди». Я все думаю, что сделал бы в этой ситуации Сидящий Буйвол? Не успеваю я составить какой-либо план, как приходит мой отец — он смотрит на меня, и я забываю о Сидящем Буйволе и о сиу; оттого что отец так растерян, мне хочется заплакать. «Боже, может быть, настало время честно рассказать ему, почему мне приходится воровать эти велосипеды, рассказать, как я бросила Билли?» Но отец, ссутулившись, качает головой, даже не спрашивая меня, зачем я это делала, а потом выдавливает: «Тебе придется заплатить за все велосипеды». Он отворачивается и начинает говорить с директором насчет того, что надо меня достойно наказать, но не надо звонить в полицию и выгонять меня из школы, так как, в конце концов, я отличница и никогда раньше не имела неприятностей. Все это время он ведет себя так, как будто меня нет в комнате, и тогда я понимаю, что подвела Сидящего Буйвола: у меня нет достаточной силы и мне надо стараться еще больше.

Поэтому я опускаю ладонь в карман и начинаю вертеть медицинский браслет Билли, вспоминая о том, как он свалился с его руки перед тем, как я ее отпустила. На краю стола по-прежнему стоит резак для бумаги, а секретарша в соседней комнате пьет кофе из синей кружки. Я думаю о храбрости сиу, о том, что ради силы надо пострадать, и, пока никто не видит, подхожу к резаку, просовываю мизинец под отточенное лезвие, а другой рукой берусь за рычаг, готовясь опустить его. Все это время я думаю о логике сиу, по которой одно вытекает из другого.

Глава 16

Я все еще лежу на кушетке, не двигаясь, закрыв глаза, и держу в руке рассказ сестры. Фрэнни не всегда была полной и робкой, хотя именно такой я ее помню: перед гибелью брата она выглядела игривой, дерзкой, и отец называл ее сорванцом. Все это изменилось после смерти родителей, после смерти Билли.

Услышав, что в комнату входит М., я открываю глаза. У меня пропало желание наорать на него из-за насильственной мумификации. Это событие кажется давно прошедшим и слегка нереальным. Он садится в стоящее рядом кресло, положив ногу на ногу. Некоторое время мы оба молчим. Меня успокаивает его присутствие, которое совсем недавно казалось мне таким угрожающим, успокаивает даже вид его мягких тренировочных брюк и свитера.