— Да какая, к черту, разница! Слушай, Жень, может, я пойду познакомлюсь с ним, а? Как раз мой любимый размерчик: толстенький, лысенький, слегка за сорок, но больше к пятидесяти… Ты же знаешь, этот контингент на меня здорово западает… Ну, я пойду? — Евдокия оторвала свое основание, обтянутое джинсами, от стула.
— Подожди! — остановила я сестру. — Ты что же, так и пойдешь на свидание с пятном от кофе на самом интересном месте?
Дуська опустила глаза:
— Ой, ё-мое!
— А потом, ты же сама говорила, что бандиты — люди непредсказуемые! Возьмет и пульку промеж глаз засандалит!
— Господи, а что же делать-то? Ведь уйдет, Жень! О, гляди-ка, он уже уходит! — вполне искренне огорчилась Евдокия.
Макаров на самом деле поднялся и, переваливаясь, покатился к выходу.
— Женька, да сделай же что-нибудь! — прошипела сестра. — Он ведь уйдет!
— Ну и скатертью дорожка, — равнодушно пожала я плечами. — Далеко не уйдет, а вот так, с бухты-барахты, приставать к человеку нельзя, можно напугать до смерти!
— Что ты этим хочешь сказать? — прищурилась Дуська.
— Только то, что, прежде чем познакомиться с господином Макаровым, нам надо привести себя в соответствующий вид: принять ванну, выпить чашечку кофе… А вечерком мы его и прищучим!
— Где? — деловито осведомилась Евдокия.
— Что где? — не поняла я.
— Щучить будем?
— A-а! Ну, или здесь, или в «Туборге», тоже его, кстати, забегаловка!
— Ничего себе! — присвистнула Дуська. — Ты это называешь забегаловкой?! Бар, бильярд, а внизу так и вовсе боулинг!
Я лишь пожала плечами: по мне, так все эти злачные места и есть забегаловки.
По пути домой я решала один весьма непростой вопрос: что делать с Вовкой? Рассказывать ему все или частями?
В квартире нас встретил все тот же беспорядок. Мы слишком поспешно покидали жилище и поэтому не успели убраться. Посреди хаоса мирно дремал Рулька. Мне даже показалось, что он счастливо улыбается во сне. Вскоре стала понятна причина такого блаженного состояния собаки: сковородка, на которой оставалась картошка, заботливо приготовленная Дуськой, сияла первозданной чистотой. Я вздохнула и принялась за уборку. Следователь мог заявиться в любую минуту. Евдокия, ленивая от природы, некоторое время мужественно наблюдала за моими стараниями, а потом все-таки присоединилась ко мне. Дела пошли веселее, и уже через час мы сидели на кухне и пили чай с пирожными, благоразумно купленными мною по дороге из «Глиссады».
Следователь появился, как всегда, вовремя. Едва мы с Дуськой приступили к поеданию пирожного с аппетитным названием «Наполеон», как в дверь позвонили.
— Кого это нелегкая несет? — проворчала сестра, нехотя поднимаясь.
У меня же вопросов, кого именно принесла нечистая сила, как-то не возникло. На кухне всеми своими габаритами, общий размер которых значительно превышал стандартные 90x60x90, а масса приближалась к весу трактора «Беларусь», нарисовался Вовка. Позади него маячило бледное лицо Евдокии. Она неловко подпрыгивала, делала страшные глаза и вообще вела себя так, словно это ее, а не меня пришел допрашивать Ульянов.
— Привет! Чай будешь? — тяжело вздохнула я, не ожидая ничего хорошего от визита заклятого друга. — С «Наполеоном»!
— Нет, спасибо, Евгения Андреевна, я не люблю сладкое, — слишком вежливо отказался он.
Я снова вздохнула: начало не предвещало хорошего.
— Ну-с, — продолжал следователь, не обращая внимания на мои жалобные вздохи, — приступим…
Он достал из «дипломата» пустой бланк протокола допроса.
— Без адвоката я под протокол говорить ничего не буду! — решительно заявила я.
— Серьезно? — вроде бы удивился Вовка. — Хорошо. Тогда я вас, гражданка Зайцева, имею право задержать на трое суток до предъявления вам обвинения в убийстве. А там уж как карта ляжет: сможете в течение этого времени доказать, что ваши отпечатки пальцев ветром задуло на место преступления, — отпустим на все четыре стороны, да еще и извинимся в придачу; а не сможете…
Вовка с притворным сожалением развел руки в стороны. При этом весь его вид говорил о том, что он лично очень сожалеет, но таков порядок, и нарушить его он ну никак не может!
— А разве у нас в государстве уже отменили презумпцию невиновности? — удивилась я, включаясь в игру под названием «хороший следователь и плохая Женька».
Какое-то время Владимир Ильич многозначительно молчал, опустив глаза и увлеченно наглаживая Рудольфа. Несчастная такса, обалдевшая от такого проявления чувств у всегда сдержанного друга, вяло виляла хвостом и вопросительно поглядывала в мою сторону. Затем Вовка прекратил истязания песика, перевел взгляд на меня и разразился речью: