Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941

Итак, можно сделать вывод, что к декабрю 1941 года Германия не планировала нападать на США. Такая возможность обсуждалась, но в отдаленном будущем. До нападения на Пёрл-Харбор не было разработано ни стратегических директив, ни плана использования ресурсов, ни оперативных планов военных действий против Америки. Однако Германия вела активную экономическую, пропагандистскую и подрывную деятельность в Северной и Южной Америке. К каким последствиям это привело бы, если бы у Германии в случае захвата Европы оказались развязаны руки, мы сказать не можем. Во время борьбы со своими противниками в Европе у Гитлера не было ни возможности, ни базы, ни, разумеется, намерения разрабатывать программу какой-нибудь политической или военной операции в Западном полушарии.

Нам осталось рассмотреть последний вопрос. Мы выяснили, что до момента объявления Америке войны у Гитлера не было намерения нападать на США, но могла бы Германия, в случае захвата Европы, вступить в конфликт с этой страной? Удовлетворился бы он одной завоеванной Европой или обратил бы свой гнев и боевую мощь на Соединенные Штаты? Иными словами, перешел бы Гитлер со второго уровня, описанного во второй главе, на котором его представление о господстве над миром ограничивалось Европой, на третий уровень и, опираясь на захваченный континент, попытался бы он силой подчинить себе США? Рассматривая этот чисто теоретический вопрос, мы не должны забывать о наших рассуждениях по поводу возможности немецкой агрессии против Америки до 1941 года. Добавим теперь к ним свои теоретические рассуждения по более общему вопросу.

Ни Рузвельт, ни его Госсекретарь ни минуты не сомневались в гигантских размерах гитлеровских аппетитов и не стеснялись выражать свое мнение по этому вопросу как на публике, так и в личных беседах. Президент заявил Номуре, что Гитлер мечтает ни более ни менее как о «полном подчинении себе всего мира». Халл сказал французскому послу Анри-Хайе, что Гитлер является «самым кровожадным и безжалостным завоевателем за последнюю тысячу лет, и мы уверены, что его гнусные планы не имеют никаких географических границ». В речи перед сенатом Рузвельт рассказал об обширной программе фюрера и о «дикости его безграничных целей». За две недели до Пёрл-Харбора он заявил, что Гитлер «начинает захватнический марш по всей земле с десятью миллионами солдат и тридцатью тысячами самолетов». Конечно, ради нужного эффекта президент несколько преувеличил мощь Гитлера, но эти высказывания отражали взгляды вашингтонской администрации, которые к 1941 году разделяла основная масса народа.

Но так ли это было на самом деле? Намеревался ли Гитлер и вправду завоевать весь мир, и были ли его амбиции безграничными? Если желание властвовать было для него самоцелью, если достижение власти было для него не средством выполнения своей захватнической программы, а ее целью, то мы можем согласиться с мнением Аллана Баллока о том, что фюрер проводит «политику экспансии, которая не имеет никаких пределов». Если Гитлер понимал лозунг «Война вечна, война – это жизнь» буквально, тогда борьба за расовое выживание должна была вестись им до победного конца и никакой промежуточный результат не мог бы удовлетворить Гитлера.

Можно ли согласовать это с огромным количеством свидетельств о том, что Гитлера интересовала только Европа и что к заморским странам он был совершенно равнодушен, о чем мы знаем из его бесчисленных заявлений и заявлений немецкого внешнеполитического ведомства? Ответ заключается не в отрицании европейской ориентации фюрера, а в том, как бы он стал использовать завоеванную Европу. Удовлетворился бы он строительством новых автобанов или выращиванием пшеницы на Украине, или вопросы расового и политического выживания, как представлял их себе Гитлер, потребовали бы от него захвата новых земель? Ведь фюрер однажды на партийном собрании в Мюнхене заявил, что «мировые империи возникают на национальной почве, но быстро выходят за ее пределы». Мы уже убедились, что в своих разговорах фюрер время от времени затрагивал мировые проблемы, особенно во время переговоров с Молотовым осенью 1940 года, а заявления Риббентропа о «созвездиях мировых держав» говорят об эластичности будущих запросов Германии. И теперь становится понятно, почему на японцев не произвело никакого впечатления, когда эти устремления были сформулированы в терминах разделения господства в мире между четырьмя державами – гораздо большее впечатление произвело бы на них прямое немецкое завоевание[164].