Свадьба вампира

Из нашей палаты под номером 13, вот и не верьте после этого в приметы, вышел мой черный человек и медленно, как привидение, проплыл мимо нас. Медсестра подняла голову, проводила его удивленным взглядом, окликнуть не посмела. А вы окликнете человека с черным колпаком на голове, с прорезями для глаз? Ночью, в больнице, где все спят? И правильно сделала. Когда человек вышел на лестничную клетку, сестричка почуяла недоброе дело, вскочила с места, и чуть не бегом помчалась к палате номер 13. Я трусливо следовал за ней по пятам, заранее зная, что зрелище будет не очень приятным. Она зашла в палату и сразу включила верхний свет.

Больничные покои разорвал женский крик. Она кричала, не в силах остановиться. Наверно, в тот час восстали мертвые в морге и запрыгали по столам. Я ее понимаю. Закричишь тут, когда из головы больного торчит топор. На стене кровью была начертана латинская буква F.

Глава 26

Хозяин

Leroiestmort, viveleroi!*

*Король умер, да здравствует король! (Франц.)

Похороны Дарьи Семеновны прошли в удручающей атмосфере. Похороны вообще вещь неприятная, а когда в такую минуту видишь недоброжелательные лица и натыкаешься на косые злорадные взгляды исподтишка, горько вдвойне. Петр Тимофеевич был взбешен, тем более что вынужден был скрывать настоящие чувства под маской супружеской скорби. Среди провожающих Дарью Семеновну в последний путь не оказалось ни его лучшего друга, городского прокурора, ни одного из секретарей обкома, ни председателя облисполкома, которого кормил долгие годы, ни начальников управлений, ни их замов – никого. Это означало сговор, он обречен на заклание, и пенсия это в лучшем случае, может быть кое-что похуже. На кладбище приехали только рядовые работники исполкома, да и тех было немного, сопровождающие автобусы шли пустыми, поминальный обед, заказанный в кафе, съеден едва на четверть, зато пили вволю. А напившись, начали петь песни, кто-то даже умудрился станцевать. Поминки выродились в спонтанное гулянье. По счастью, Петр Тимофеевич этого безобразия не видел, поскольку, сославшись на здоровье сына, покинул кощунственную вакханалию в самом начале, когда официальная часть была закончена. Рана Ежова оказалась не опасной, хотя и болезненной. После операции раненый лечь в больницу отказался. Для ухода хотели нанять опытную сиделку, но Пума воспротивилась, она сама справится. Ежов поддержал, и Петр Тимофеевич вынужден был согласиться.

Следствию, по общему согласию, представили следующую картину. Четверо гангстеров ворвались в дом и, угрожая расправой, стали требовать деньги и драгоценности. Сын мэра оказал сопротивление, его тяжело ранили, хозяйку дома убили. Самого Петра Тимофеевича начали избивать. Неизвестно, чем бы тот грабеж закончился, если бы не вмешался товарищ сына. Он находился в соседней комнате, услышав выстрелы, затаился, а при обыске, который учинили бандиты, сумел обезоружить одного из них, и всех перестрелял. Рассказ звучал туманно, детали не стыковались, следователи крутили носами, было видно, что они сами не прочь учинить обыск, «товарища сына» арестовать, и как следует взять в оборот. Однако мэр есть мэр. Прокурор санкции на обыск не давал, начальство радикальных мер не одобрило и «копать» по-настоящему запретило. Пока запретило.

Когда расстроенный похоронами мэр вернулся домой и зашел в комнату сына, его чуть инфаркт не хватил. Ежов, бледный как смерть, лежа на кровати, играл в шахматы с Рахитом, а тот, развалившись в кресле, курил!? Не смотря на открытую настежь форточку, комната была полна табачного дыма. Петр Тимофеевич от гнева чуть не задохнулся. Он замахал руками:

– Марш отсюда! Наглость какая. Совсем совести нет!

Рахит оторвал взгляд от шахматной доски, расположенной на столике между игроками, пустыми глазами посмотрел на Петра Тимофеевича, поднял руку и ловким щелчком «выстрелил» окурок в форточку. При этом движении рукав джемпера задрался, из-под него выглянула татуировка. Ежов уставился на отца, на лице которого проступило растерянное выражение.

– Мне не мешает, – буркнул сын. – Пусть курит.

– Молодой человек, – снова обратился Петр Тимофеевич, на этот раз подчеркнуто вежливо, – будьте любезны, оставьте нас вдвоем?

Однако, Рахит пропустил просьбу мимо ушей, передвинул на доске фигуру и продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Удивляясь такому хамству, мэр продолжал стоять возле порога, пауза затянулась. Наконец Ежов не выдержал.

– Выйди, – сказал он.

Рахит тут же подчинился. Когда остались вдвоем, Петр Тимофеевич занял освободившееся кресло и саркастически заметил:

– Я уже не хозяин в своем доме?

– В доме, может и хозяин, – двусмысленно сказал Ежов и откровенно улыбнулся. Петра Тимофеевича передернуло, но он сдержал эмоции:

– Не время ссориться.

– Что, Хозяин! Рухнула твоя империя?

Петр Тимофеевич стерпел, день такой.

– С чего ты взял? Все в порядке.

– Слишком ты нервничаешь, лица нет, – Ежов поморщился, видимо, беспокоила рана. – Многовато трупов, плохо работаешь. Или думаешь, даром пройдет?