Свадьба Тоотса

– Эй, эй! Идите сюда, тут места хоть отбавляй! – Нет, лучше садитесь к нам, у нас на дровнях можно и Овсяного Яана сплясать, была бы охота! [21]– Не слушайте их болтовню! Либле, ты мужик в разуме, неужто не наешь, что ухмардуский Аугуст только и умеет, что опрокидывать. Иди сюда и прихвати остальных!

– Будет похваляться, езжайте себе! – отвечает Либле сразу всем приглашающим, с этими словами он растягивается на ближайших дровнях и задирает ноги к небесам. Пеэтер Леста и Арно Тали подсаживаются к «старому толстяку» Яану Тыниссону. И свадебный поезд отправляется к дому невесты.

Как доехали, Йоозеп Тоотс не помнит, в памяти у него осталось лишь одно: ему было очень тепло и очень приятно сидеть подле Тээле.

* * *

– Где же ты пропадал, Арно, и что делал? – спрашивает Леста, пытливо глядя другу в глаза.

– Об этом в двух словах не расскажешь, – отвечает Тали, – поговорим когда-нибудь после. Лучше ты объясни мне, что случилось с нашей квартирой? Я пришел домой вскоре после того, как вы ушли, квартира превратилась в какой-то склад рыболовных снастей. Цветы засохли…

Леста объясняет, каким образом причиной этих перемен стало именно письмо самого Арно.

– Нет, как только я вернусь в Тарту, – Тали смеется, – все лишние предметы должны из квартиры исчезнуть. А вместе с ними, разумеется, и сам Киппель. Видишь ли, дорогой Пеэтер, я твердо решил снова начать работать, как прежде… и, может быть, еще прилежнее. Довольно! Теперь уже довольно!

– Довольно – чего? – спрашивает Леста, он весь внимание.

– Там, в дальних краях, так не поступают, – произносит Тали, словно бы сам для себя. – Бесспорно, и там тоже живут разные люди, но такого метания, такой неприкаянности я за ними не замечал. Знаешь, мне стало стыдно. Правда, правда, мне стало стыдно. Сравнивая себя с другими, я увидел свое истинное лицо. Нет, я вовсе не хочу сказать, будто я единым махом из Савла превратился в Павла – возможно, мое теперешнее настроение преходяще – но столько-то проку мне от этой поездки было: я хотя бы раз взглянул себе прямо в лицо. [22]Теперь мне, по меньшей мере, известно, что именно я делать должен, а действительно ли я стану это делать, уже вопрос другой. Однако надо попытаться. О да, если позволить себе поважничать, могу сказать, что я и на чужбине уже стал понемногу работать – как только дым отечества начал из головы выветриваться. Вчера перебирал свои книги. Они запылились. Там были и корректурные листы твоей новой новеллы и одна рукопись…

– Ну, это пустяки, – молодой писатель краснеет с виноватым видом.

– И об этом тоже поговорим позже. Я хотел только сказать, что… ну да, что и на моих книгах скоро не будет пыли. Потому что теперь уже довольно! Нет, дружище, не напускай на себя серьезность, будто ты приготовился выслушать какое-нибудь откровение – ведь ты, по-видимому, именно этого от меня ждешь! – нет, нет, ничего особенного я сказать тебе не смогу. Просто позволь мне немножко порисоваться, может быть я в этом нуждаюсь. Примерно такие слова я уже не раз мысленно себе говорил… себе… Теперь же мне хочется, чтобы их выслушал еще кто-нибудь, ну хотя бы ты, как мой друг и как писатель.

– Ты насмешничаешь, Арно!

– Нет, я прочел вчера оттиски «Увядающей пальмы». В этой новелле ты додумался до таких вещей, которые, по моему мнению, были для тебя за семью печатями. Разумеется, я не стану допытываться, каким образом и когда ты научился читать в человеческой душе и постиг главные причины ее состояний, я лишь хочу сказать тебе, что в «Увядающей пальме» нашли подтверждение некоторые из сделанных мною прежде выводов. И если я теперь рассказываю тебе о моих планах на будущее, бия себя в грудь и восклицая «хватит того, что было!», то, во-первых это ничто иное, как поиски оправдания тому же самому «что было», во-вторых, это как бы вид некоего залога под мои завтрашние предположительно серьезные устремления к лучшему будущему. Однако, сложив то и это, мы получим обыкновенную слабость. Я чувствую, что слаб и потому ищу опоры. Может быть, ты не отдаешь себе отчета, о чем ты написал в своей новелле, но я – я, читая «Увядающую пальму», понял ясно, что главный герой новеллы видит свою судьбу в таком трагическом свете лишь под влиянием полета собственной фантазии. А в действительности… в действительности мы должны быть милосердными также и к себе самим и не стесняться искать помощи там, где, по нашему мнению, сможем ее найти. Кому это надо, чтобы человек, вообразив, будто ему заказаны все радости, вечно стенал и посыпал себе голову пеплом?! Видишь ли, вчера я встретил ее… ты, конечно, догадываешься, о ком речь. Да, я ее случайно встретил и разговаривал с нею. Я почувствовал, что снова становлюсь несчастненьким, но, поверь, виною тому было лишь все то же горячечное воображение… воспоминание о прежней Вирве, о той Вирве, какой я ее представлял в былые времена. Если бы я дал себе волю… Нет! Не о том вовсе собирался я поговорить с тобой поподробнее, нет!.. Сама же молодая дама, с которой я вчера разговаривал – она оставила меня равнодушным.