Свадьба моего бывшего

Я тряхнула волосами, отгоняя сомнения, и придвинулась еще ближе, царапнув острыми сосками широкую грудь. Для Дэна это означало, что можно. Он ловко надел защиту и, обхватив мои бедра, рванулся вперед, насаживая меня на всю длину.

– А! – вскрикнула. Боль не была сильной, но я забылась, не подготовилась. Казанцев потрясенно замер. В глазах удивление и неверие. Да, и такое бывает: восемнадцатилетняя девственница с телом распутницы. Но, что сделано, то сделано.

Я подалась вперед, снова целуя его губы. Но не плакать же нам из-за потерянной невинности?! Это должно было когда-нибудь произойти. Дэн, похоже, решил так же: обхватил крепко, и мы вместе начали двигаться, постепенно наращивая темп, смешивая горячее хриплое дыхание.

Больно больше не было, но резкие движения доставляли дискомфорт, только сладкие короткие поцелуи дарили реальное удовольствие. А еще запах кожи и незабываемое чувство единение с мужчиной. Я много целовалась и тискалась, но никогда не отдавалась полностью. Я не была опытной, но имела чутье: сегодня мне очень хотелось, чтобы ему было хорошо. Именно со мной. И ему было: Дэн коротко, прямо в губы простонал что-то нечленораздельное и крепко сжал меня, до хруста в ребрах. Он закончил.

– Спасибо, – легко поцеловал меня в плечо. Я неуклюже слезла, возвращаясь на пассажирское сиденье. Суетливо поправила одежду, избегая смотреть, как Казанцев избавлялся от следов. Спокойно и безразлично. Отсюда все выглядело не столь романтичным, особенно когда мужчина мечты молча закурил, не глядя в мою сторону. Пришел стыд и запоздалое раскаяние. Вероятно, к нему тоже. Нет, не те же эмоции, но и не любовь и светлая радость. Казанцеву было пофиг на меня.

– Почему ты не сказала? – спросил безучастно. Я просто пожала плечами.

– Я не думал… – покачал головой, затягиваясь горьким дымом. – Не знаю, что сказать, – на меня наконец посмотрел. – Ты же нормально? Без обид?

Я плотнее сжала губы. А чего, собственно, ожидала? Что Дэн, получив мою девственность, признается в любви и сделает предложение? Ха! Конечно!

– Не нужно ничего говорить, – открыла дверь и буквально вывалилась из машины. Хотелось спрятаться или провалиться под землю. Стыдно. Вот сейчас реально стыдно.

– Стой! – за мной бросился. – Куда ты?! Я отвезу.

Дэн вернул меня в машину. На всякий случай даже заблокировал двери, прежде чем плавно отъехать от озера. В город мы возвращались еще более напряженными, чем когда выезжали из него.

– Притормози, пожалуйста, на перекрестке, – единственное, о чем попросила, нарушая давящую тишину.

– Ева… – позвал Казанцев, когда взялась за ручку пассажирской двери.

– Мне надо домой, – проговорила, не глядя на него.

Фары продолжали освещать дорогу: хоть и лето, но уже успело прилично стемнеть, а фонари в моем районе большая роскошь. Было тихо, только на площадке возились припозднившиеся дети, а родители на лавочке рядом негромко болтали. Я надеялась, позвонить Вике и забрать у нее собаку, потом уже пойти домой. План провалился сразу как свернула к подъезду. Мама ждала под тусклой лампочкой Ильича: в руках телефон, поза напряженная… Мне конец.

– Где тебя носит?! – мама заметила меня. Я обреченно поплелась к дому: и так плохо, она еще…

В нашей семье главным был не отец, а мать. Взрывная жесткая женщина и спокойный уравновешенный мужчина создавали поразительную пару. Отец – врач в местной областной больнице; интроверт, склонный к меланхолии. Мама – повар от бога с задатками автократа. В ресторане, которому она оказала честь работать, царил абсолютный тоталитаризм, полная монархия. Папа уже полысел, да и брюшком обзавелся, мать, напротив, оставалась поразительной красавицей в свои сорок с хвостиком. Как они нашли друг друга, влюбились и прожили в достаточно крепком и счастливом браке двадцать лет – даже для меня загадка. От матери мной была унаследована внешность, от отца только рост, характером пошла в покойную бабушку. И слава богу! Потому что папа – улитка, а мама – бульдозер. Лучше уж что-то среднее.

– Мама, я… – начала, но эмоции нахлынули, и я разрыдалась.

– Ева, девочка, что случилось? – мама притянула меня в объятия, обеспокоенно поглаживая по волосам. Эта несвойственная ей нежность обескуражила, и плотину прорвало: никакой правдоподобной лжи заготовлено не было, а унизительная правда судорожно рвалась наружу. Я захлебывалась, рассказывая с самого начала. Было больно и стыдно, но желание выговориться слишком сильно. Хочу, чтобы меня поняли и уверили, что не такое уж я и аморальное чудовище.

– Ах он подлец! – взорвалась мама, услышав, что произошло в машине. – Да я его засажу! Как он посмел! Завтра же напишу заявление!

– Мамочка, нет! – кинулась к ней. – Он ничего такого не сделал, я сама… Он ничего не сделал, не надо заявление!

– Его родители узнают, это я гарантирую! Пусть не думают: раз богаты, значит, могут пользоваться молоденькими глупышками. Я ославлю их на весь город!

– Мамочка, прошу, не надо. Прошу!

Она же меня опозорит, не его! Для парней – это плюсик на доске мужского почета. А для девушки – клеймо шлюхи!