Капитолина Сергеевна с добродушием циркового слона медленно покачала огромной, желтозубо осклабившейся головой.
– Не по обычаю, раскрасавица. Гривну-то за чарку кладут… Пей, деточка, пей.
Лика подняла стопку задрожавшей рукой… крепко зажмурилась… выпила ее мелкими глотками – от страха и обреченности, видимо, не чувствуя вкуса, – невидяще положила на поднос пять рублей – и сомнамбулически, с безжизненно обмякшим лицом, опустилась на лавку… Капитолина Сергеевна передвинулась к Славику. Славик встал – и оказался на полголовы выше ее. В Славике метр девяносто два.
– Хорош кавалер, – с неожиданно игривыми нотками сказала Капитолина Сергеевна – и чуть снисходительно и удивленно посмотрела на субтильную Лику. – Боюсь, чарка для тебя маловата…
Славик (поспешно) выпил и заплатил; потом выпили Зоя, я, Пышка, ее подруга… Когда Капитолина Сергеевна ступила на территорию краснолицых, там поднялся такой крик и визг, что у меня заскучали уши. Сипло – потерявши голос, надрывая трахею – неистовствовал носатый: «На такое дело и червонца не жалко!., и червонца не жалко!., и червонца не жалко!!!» – долго тряс над головою десяткой – наконец устал и с кругового замаха впечатал ее в поднос – как бьющую карту… Несколько краснолицых голов спустя прорезался раздраженный и в то же время сконфуженный шип: «Ну нет больше, Капа!… Ну нету!…» – Капитолина Сергеевна подытожила его жизнь и деяния уничтожительно-веским: «Э~э-эх!…» Дальше пошли свинцово огрузнувший Анатолий с желчной женой, потом Петя (который, закусив удила, понес уже без дороги свою совершенно размякнувшую соседку); замначальника цеха (перед
– Перерыв!… Перерыв!…
– Чего там перерывать-то?! – встретил в штыки носатый.
– Как это чего? Ты, Вить… хе-хе… запаянный, что ли?
– Перерыв, перерыв!
Застолье забродило разноголосицей, задвигалось, разваливаясь на куски – как песчаная дамба, подтачиваемая водой… Мы тоже встали, Лика – держась за Славика: лицо ее было удивленным и немного испуганным, губы ослабли, – злосчастная стопка поразила ее, как удар кистеня.
–
– Как не стыдно смеяться… над пьяной женщиной! – плаксиво сказала Лика.
Зоя жизнерадостно рассмеялась.
– Пойдем на улицу, там развеемся, – сказал я.
– Я не дойду, – сказала жалобно Лика и умоляюще посмотрела на Славика. – Славик, я не чувствую ног!
– Не горюй, Личик, – сказал Славик. – В человеке главное – мозг.
– Славик!…
– Ну, пойдем на балкон.
Продвигались мы медленно: навстречу нам – к выходу – проталкивался в узкое русло между стеной и столом плотный людской поток. Впереди мы увидели родителей Тузова и невесты: мать невесты что-то быстро, в радостно-опьянелый захлеб говорила (муж ее стоял чуть позади, глядя куда-то вбок и втянув остролицую голову в плечи, как черепаха), мать Тузова слушала, часто помаргивая и улыбаясь застывшей улыбкой; отец стоял рядом заложив руки за спину, очень прямой, чуть наклонив крупную темноволосую голову и глядя на мать невесты пустыми глазами.
– …первое время пусть поживут у нас, – услышал я взвизгливый голос тещи, – как-нибудь да поместимся. Пусть еще отдохнут, погуляют, во вторник деверь из Красноярска должен приехать…
– Алеше в институт, – тихо сказала мать, глядя на Тузова – который, рядом с невестой и в окружении нескольких ее подруг и свидетеля, стоял – сутуловатый, против света пушистоголовый, по обыкновению с чуть приоткрытым ртом – у балконной двери, – и вдруг глаза ее задрожали. – Он работает в приемной комиссии… Ну, я не знаю…
Отец энергически кашлянул, глядя на… сватью, – видно было, собравшись что-то без обиняков возразить (сразу стал виден начальник отдела Госплана – должность которого была номенклатурно соизмерима с положением профильного министра), – но вдруг, как будто вспомнив о чем-то, видимо растерялся.
– Конечно, конечно, – подхватила с готовностью теща, страшно кося, – через недельку можно и к вам. Алеше в институт, да и Мариночкин ГУМ от вас близко.
«Сволочь Тузов», – вдруг ясно подумал я.
Мы подошли к балкону. Дверной проем загораживала невеста.
– На балкон?! – радостно-хищно закричала она, полыхая фиксой. – Только через стакан!