Снова из черного колодца смерти увидел Дневную Звезду — всех упавших в колодец Спасительницу, всех одиноких изгнанников Спутницу, всех заточенных в темницу Освободительницу, Пресвятую Деву, Матерь Божию. Вечный рыцарь Прекраснейшей из всех Прекрасных Дам, Ей одной служивший здесь, на земле, он знал, что и там, на небе, будет Ей служить.
Идучи к утрене, иноки, войдя в келью Иоанна Креста, повесили лампады на стене. «Братья, читайте отходную», — проговорил Иоанн.
Стали читать, но не успели кончить, как он попросил читать «Песню Песней», и почувствовали все, что так и надо, потому что над смертью его должен был звучать не горький плач покаяния, а торжествующая песнь любви.
«Да лобызает Он меня лобзанием уст своих», — начал один из иноков. «Ибо ласки Его лучше вина», — продолжал Иоанн. «О, какие это драгоценные камни!» — воскликнул он, кончив (Вrunо, 366).
«Брат Иоанн Креста был очень спокоен, прекрасен и радостен, muy sereno, hermoso e alegre», — вспоминает очевидец (Вrunо, 386, 461). «Только глаза его горели таким огнем, что трудно было вынести его».
Пробило полночь.
«Брат Диего, велите благовестить к утрене», — сказал умирающий и, только что-то услышав колокол, взял в руки Распятие и, прижав его к губам, воскликнул: «Господи, в руки Твои предаю дух мой! In manus tuas, Domine, commendo spiritum meum!»
И отошел так тихо, что никто не заметил.
«Господи, в руки Твои предаю дух мой» — эти слова произнес и умирающий Лютер. Два величайших вождя двух Реформ — отлученный от Церкви ересиарх Лютер и венцом святости увенчанный Иоанн Креста — отрицают то, от чего мир погибает, — Разделение Церквей, и утверждают то, чем спасается мир, — соединение Церквей.
«Сладостнее умирают святые, чем живут… так, умирающий лебедь слаще поет… В смерти святых река любви человеческой впадает в океан Любви Божественной», — учит св. Иоанн Креста в «Живом Пламени Любви» (Нооrn., 166).
О, Сладостный ожог,
Блаженнейшая рана!
О, нежная рука!
О, тихое касание!
В вас — вечной жизни сладость,
И вы вознаграждаете за все
И, убивая, делаете жизнью смерть!
Вечный страх смерти делает человека несчастнее зверя, потому что тот смерти не знает. Как от этого страха избавиться, учат святые. Люди забыли это учение, но если когда-нибудь вспомнят его, то будут счастливы, и на земле наступит Царство Божие.
«О, Бог мой, Супруг мой, наконец-то я Тебя увижу!» — воскликнула, умирая, св. Тереза Иисуса с такой блаженной улыбкой, как будто уже видела Его.
«Смерть моя была не чем иным, как таким восторгом любви, что тело мое не могло этого вынести!» — говорила она, явившись после кончины одному из иноков Кармеля (Св. Тереза, 259–260). То же мог бы сказать и св. Иоанн Креста, да и говорит почти то же: «Встреча любви в смерти, глубокая и сильная (сильнее, чем в жизни), прорвала пелену и унесла душу из тела (Вrunо, 368, 463).
О, живое Пламя Любви,
Разделяющую нас пелену прорви!
Этот „прорыв“ и есть не что иное, как „Пронзение“, „Transverberatio“, св. Терезы Иисуса так же, как св. Иоанна Креста. В жизни и в смерти путь обоих один — к высшей, доступной людям точке Экстаза — Богосупружеству.
III. ЧТО СДЕЛАЛ ИОАНН КРЕСТА?
Если бы люди вдруг забыли Эвклидовы начала геометрии или Ньютонов закон мирового тяготения, то очень многое изменилось бы к худшему в жизни человечества. Люди наших дней забыли нечто более нужное для них, чем открытия Эвклида и Ньютона, — весь религиозный опыт святых, и горькие плоды этого забвения мы сейчас вкушаем.
Людям наших дней, может быть, нужнее всего религиозный опыт св. Иоанна Креста, потому что в нем преодолевается то, что отделяет их от религии: „путь отрицания“, via nagationis, в этом опыте становится путем утверждения.
С Кантом сравнивает св. Иоанн Креста очень верно и глубоко один из лучших знатоков его (Baruzi, 549). Ни один мудрец не пытался быть в незнании своем выше всякого знания. Это мог бы сказать и Кант вместе с Иоанном Креста (Нооrn., 225). „Критикой чистого разума“ называет Кант одну из главных книг своих; „Критикой чистой мистики“ мог бы назвать св. Иоанн Креста все, что сделал. „Критикой чистого безумия“ могли бы это назвать люди наших дней. Если в критике чистого разума никто не идет дальше, чем Кант, то в критике чистой мистики никто не идет дальше, чем св. Иоанн Креста.