Суворов

Между тем литургия в церкви продолжалась как ни в чем не бывало. Иные офицеры в недоумении перешептывались: «Уж не помутился ли разум у нашего славного командира? Давать столь сильному неприятелю свободно устроиться и изготовиться к атаке!» Но полководец имел свои, далеко идущие виды: не отбить вражеский десант, а поголовно истребить его. Правда, в распоряжении генерал-аншефа находилось лишь три неполных пехотных полка — Орловский, Шлиссельбургский и Козловский, два легкоконных эскадрона и три Донских казачьих полка. Русский отряд — примерно в тысячу семьсот штыков и сабель — противостоял пяти с лишим тысячам турок. Сознавая слабость своих сил, Суворов загодя послал за подкреплениями: батальоном Муромского полка и двумя легкоконными полками, находившимися в двенадцати верстах от крепости. В тридцати шести верстах стоял Санкт-Петербургский драгунский полк, которому также было велено двигаться к Кинбурну.

Обедня кончилась. Был отслужен молебен «на победу врагов и одоление». В полдень и турки совершили обычное омовение и намаз на виду у русских. Около трех дня подошли передовые неприятельские отряды, неся с собою лестницы, чтобы эскаладировать Кинбурн. Десантом командовал храбрый Эюб-ага.

По знаку Суворова все орудия, обращенные к западной стороне косы, дали внезапный залп. Два полка казаков и два легкоконных эскадрона, обогнув крепость, вылетели навстречу вражескому авангарду и врубились в него. В числе первых пал Эюб-ага. Одновременно пехота Река взяла вправо и погнала янычар к их ложементам. Десять было взято с ходу, но дальше, где коса суживалась и становилось тесно, продвижение резко замедлилось. Бомбы, ядра, картечь и брандкугели, изрыгаемые шестьюстами орудиями неприятельского флота, вырывали целые ряды в плотных боевых порядках русских. Уже был тяжело ранен и вынесен за фронт генерал-майор Рек, уже погиб командир передового батальона Орловского полка секунд-майор Булгаков, уже оказались переранены все офицеры, кроме суворовского адъютанта Тищенко. А с неприятельских судов высаживались все новые и новые войска. Русские дрогнули.

Генерал-аншеф бросил в атаку легкоконные эскадроны. Но турки встретили кавалерию белым оружием и в жестокой схватке — «Алла! Алла!» — опрокинули ее. Вдобавок у русских кончились каркасы — артиллерийские заряды. Несколько пушек пришлось кинуть, и Суворов видел, как турки с торжествующими криками увозили их. Пятьдесят дервишей осатанело сновали по рядам мусульман, воодушевляя янычар и показывая пример личного мужества. Ни один из этих фанатиков не пережил рокового 1 октября.

Огонь турецкой артиллерии не ослабевал. Ядром оторвало морду у лошади Суворова.

Заметив, что шлиссельбуржцы отступают, генерал-аншеф выхватил свою шпагу, увлекая солдат:

— Ребята, за мной!

Неподалеку оказались два турка, державшие в поводу по добычной лошади — своей кавалерии в десанте не было.

Приняв янычар за казаков, русский полководец окликнул их. Тотчас же три десятка турок бросились на него.

— Братцы! Спасайте генерала! — Солдаты поспешили к нему на помощь.

Раньше всех рядом с Суворовым оказался гренадер Шлиссельбургского полка Степан Новиков. Он заколол одного янычара и застрелил другого. Сержант Рыловников повел авангард, понудив турок вторично очистить ложементы. Было уже около шести вечера. Галера «Десна», вновь самовольно отделившись от безучастно стоявших кораблей Мордвинова, действовала молодецки. Чтобы хоть как-нибудь отвлечь огонь турецкой эскадры от русского отряда, отважный Ломбард потеснил семнадцать турецких судов. В то же время кинбурнские орудия потопили две неприятельские канонерки и сожгли две большие шебеки — трехмачтовых судна.

Остальные турецкие корабли продолжали яростную стрельбу. Картечь настигла Суворова, шедшего впереди солдат. Его ранило в левый бок, пониже сердца, и засыпало песком. Он лишился чувств, был унесен, но, придя в себя, вернулся в строй. Теснимые янычарами, русские отступали в крепость, бросив в воду еще одно трехфунтовое орудие со сбитым лафетом и колесами. Казалось, сражение окончательно проиграно. Однако сам генерал-аншеф рассматривал две неудачные атаки всего лишь как фазисы продолжавшегося боя.

Он отдал приказание собрать всех, кто был в крепости и вагенбурге. Набралось три пехотные роты, одновременно подоспел батальон муромцев и легкоконная бригада, состоящая из Мариупольского и Павлоградского полков, — всего четыреста штыков «наихрабрейшей пехоты» и девятьсот двенадцать сабель. Солнце уже садилось, когда Суворов в третий раз возобновил наступление.

Мариупольцы и павлоградцы ударили в центр неприятеля, пехота в правый, а казаки в левый фланг, со стороны Черного моря. На узкой и длинной косе уже совершенно перемешались турки и русские, так что неприятельская эскадра прекратила огонь. Чтобы лишить янычар даже помыслов об отступлении, очаковский комендант Юсуф-паша приказал к вечеру флоту покинуть берега Кинбурна. Он трепетал, памятуя повеление султана: или Кинбурн будет взят, или Юсуф-паша лишится головы. Оттесненные к морю, турки дрались с ожесточением смертников.