Суворов

В ответ на конфедерацию Екатерина II ввела в пределы Польши новые войска, объединив их под командованием генерал-поручика Веймарна. Столкновения с конфедератами повсюду оканчивались их поражением. Тогда фанатизм конфедератов обратился против православного населения. Возбуждаемые католическим духовенством, они преследовали покинувших унию украинцев, издевались над православными священниками, запрягали их в плуги, били каменьями, секли терновыми розгами, насыпали в голенища горячих углей, забивали в колоды. Назревало уже иное восстание — угнетенных украинских крестьян против польской шляхты. Его возглавили запорожец Максим Железняк, оставивший уже войсковое житье и находившийся на послушании в монастыре, и казачий сотник Иван Гонта.

Страшившейся народного восстания больше, чем движения польских дворян, Екатерине II пришлось проявить сословную солидарность. Посланный ею бригадир М. Н. Кречетников обманом захватил гайдамацких вожаков. Железняк был сослан в Сибирь, а Гонта выдан королевским польским войскам, где его предали мучительной казни. Когда с его спины снимали двенадцать полос кожи, Гонта говорил полякам: «От казали: буде боліти, а воно нi крапки не болить, так наче блохи кусають!» Затем его четвертовали.

Между тем военные действия против конфедератов не прекращались ни на один день. Для успешного ведения начавшейся войны с турками и недопущения их в Польшу, где бы они могли соединиться с мятежными конфедератами, надобно было употребить усилия для занятия польских крепостей Замостья и Каменец-Подольского, пограничных с Оттоманской Портою. Гостей Репнина волновал поступок короля Станислава, который в ответ на тайное предложение Репнина уступить крепости собрал своих министров и объявил им о русских намерениях.

— Я заявил королю, что занятие Замостья необходимо для безопасности Варшавы в случае татарского набега из Крыма и что я овладею крепостью хотя бы и с огнем. Если вы хотите, чтобы война шла не у вас, а в турецких границах, сказал я Станиславу, то отдайте нам и Каменец… — слегка гнусавя, цедил французские слова маленький, смуглолицый и изящный Репнин, генеральский мундир которого украшал орден Александра Невского на пунцовой ленте — награда за успешные действия в Польше.

— И что же его величество? — спросил по-немецки генерал-поручик Веймарн, на котором зеленый, шитый золотыми лаврами кафтан сидел неловко, словно снятый с чужого плеча.

— Его величество? — снисходительно усмехнулся Репнин. — Потребовал в ответ вывода наших войск и уничтожения диссидентского дела…

— Императрица не может отступить от своих прав без унижения собственного достоинства, — важно заметил Веймарн, подцепив золоченой вилкой здоровенный кус молочного поросенка.

— Долг наш беспрекословно исполнять все ее повеления, — бесстрастно продолжал Репнин, — хотя, — он тонко улыбнулся, глядя на свет, как переливается бледно-желтое токайское в хрустале, — почему русское правительство так заботится о единоверцах в Польше, раз между ними нет дворян?..

— Зато их слишком много среди наших противников — барских возмутителей, — вкрадчиво сказал секретарь Репнина и будущий знаменитый дипломат Булгаков.

Репнин наградил молодого человека обворожительной улыбкой.

— Король дважды предупреждал меня о грозящей смерти от руки мстителей. — Растягивая слова, тридцатилетний князь покосился на Изабеллу, сидевшую с непроницаемым лицом. — «Вы забываете, ваше величество, — отвечал я, — что мой дом в Варшаве охраняют две тысячи мушкетеров…»

Чарторижская метнула на него быстрый и гневный взгляд.

— Ваше сиятельство, — напомнил Репнину педантичный Веймарн, — у Иосифа Пулавского с Красинским растет число приверженцев, в Галиции все полыхает мятежным огнем. Для его потушения надобно вдвое больше войск, чем мы имеем.

Репнин побледнел и поставил бокал на стол с такой поспешностью, что вино пролилось на скатерть.

— Таковы плоды медленности нашей!.. Ежечасно рождаются новые возмущения, которых предупредить нельзя!.. Нельзя по всей Польше войска иметь… — Волнуясь, он всегда переходил на русский язык. — Нет, я счастлив, что государыня вняла моим просьбам и освободила меня от таковой каторги. Пусть ужо князь Михайло Никитич Волконский тут помучается. — Обычное амообладание постепенно возвращалось к нему. — Иван Иванович, когда прибудет резервный корпус Нумерса?

Лифляндца на русской службе Ганса фон Веймарна переименовали в Петербурге Иваном Ивановичем.

Слегка замешкавшись от гневной вспышки вельможи, Веймарн не сразу ответил:

— Передовой отряд под командованием бригадира Суворова ожидается через месяц-два… Бригадир сей отлично себя проявил в минувшей войне с Фридериком…

— Вы хотите сказать, с Фридрихом Великим… — Вспыльчивый князь еще не остыл. Он провел несколько лет при берлинском дворе, был в близких отношениях с королем Пруссии, состоял с ним в откровенной переписке и преклонялся перед его личностью и военной системой.

— Несомненно! Кто может отнять славу у толь великого полководца! — с неожиданной для него пылкостью воскликнул Веймарн.