Суворов

Еще на Дунае он подхватил лихорадку, которая теперь напомнила о себе. Ему уже 50 лет, большая часть жизни позади. Александр Васильевич невольно возвращается мыслями к своим подвигам, оставшимся без награждения. Может быть, это его удел? Может быть, ему пора на покой? Но нет, нет и нет. Он готов служить «Великой Императрице» и Отечеству. Для душевного спокойствия ему нужно знать «время начала здешней экспедиции»: «Без того ничто меня от отчаяния не извлечет».

Под его пером рождаются историко-философские рассуждения о добродетели и общественном служении, о таланте и важности его поддержки сильными мира сего. Он приводит множество примеров из древней и новой истории, вспоминает Юлия Цезаря, Чингисхана и Тамерлана, знаменитых французских полководцев Конде и Тюренна, кардинала Мазарини, петровских генералов и адмиралов. Все эти примеры должны подтвердить главную мысль: талант редок, его не только важно отыскать, но и поддержать:

«Большое дарование в военном человеке есть щастие… Сей, ослиная голова, говорил на мое лицо: "Правит слепое щастье", — я говорю: "Юлий Цезарь правил щастьем"…

Великотаинственна та наука, которую [составляет умение] обладать в народе людьми доказанных заслуг… и во благое время уметь ими править, избирая их неошибочно по способностям и талантам. Часто розовые каблуки (так именовались придворные «короля-солнце» Людовика XIV. — В.Л.) преимуществовать будут над мозгом в голове, складная самохвальная басенка — над искусством, тонкая лесть — над простодушным журчанием зрелого духа».

Местное общество его раздражает: сплетни, суета, интриги. Гражданский губернатор И.В. Якоби оказался противником экспедиции. Сменивший его М.М. Жуков окружил себя подхалимами. Его супруга, дальняя родственница Потемкина, тоже хороша. «Варюта за 12 Губернаторше визитов не омилос-тивлена ею ни одним, — замечает Суворов. — Перестали они говорить между собою и кланятца».

Мастерски набросав картину местных нравов, он иронично сравнивает губернатора с вице-королем, правителем одной из колоний, и, описывая прием по случаю Михайловских праздников, замечает: «Грядет Виц-ре гордым шагом; престол его движется за ним. Вскричал я: "Не Мексика здесь!"». Губернатора, хотя он всего лишь действительный статский советник (IV класс по Табели о рангах, соответствовал чину генерал-майора), встречали музыкой, положенной полному генералу. «Вчера пополудни… гремит Вицреева карета… Музыка его, не удостоивши того меня, ревет полный поход. Я чуть не выбежал на рундук, щитая, не двуклассный ли кто? — иронизирует Суворов. — Такая тоска, голубчик, от… спесивой вони».

Свое присутствие на куртагах сам Александр Васильевич объясняет тем, что его «люди любят» и «приятели к себе… просят». Он вывозит в свет Варюту, веселится и танцует на праздниках, но при этом требует к себе и супруге заслуженного уважения: «Астрахань в Москву или в Петербург не переименована. И там недостойный бы я был раб Великой Монархини, естли б я пренебрежения сносил. Вы знаете, унижу ль я себя? Лутче голова долой, нежели что ни есть утратить моей чести: смертями 500-ми научился смерти не бояться. Верность и ревность моя к Высочайшей службе основана на моей чести».

И снова мысли о службе: «Но года два что я? Оставить службу рад, удалюсь мирских сует — говорю по чувствам: но, как одушевленный, — оставить службу грех!» Истинно грех, потому что он исповедует принцип «долг к Императорской службе столь обширен, что всякий другой долг в нем исчезает».

Больше всего генерал-поручика томила неопределенность с началом экспедиции. Прибывший в июне 1781 года командир Каспийской флотилии далматинец на русской службе граф Марк Иванович Войнович заявил, что сам «отопрет почивальню царя-девицы», то есть пойдет в Персию без Суворова. И действительно, флотилия отплыла из Астрахани и 27 июля 1781 года бросила якоря в Астрабадском заливе на юге Каспия. Вскоре пришло донесение Войновича: владетель Астрабадской провинции Персии Ага Мохаммед-хан дал согласие на постройку укрепленной фактории.

Суворов, хорошо изучивший повадки восточных правителей, предупредил Турчанинова о ненадежности успехов заезжего графа — и как в воду глядел: во время пира, устроенного местными властями в честь Войновича и его офицеров, все они были вероломно схвачены, закованы и брошены в тюрьму. От графа потребовали послать подчиненным приказ о срытии укреплений и возвращении экипажей на корабли. Когда это было выполнено, коварный Ага Мохаммед-хан с показной любезностью принял пленников и принес извинения за действия своих подчиненных, якобы неправильно понявших его волю. 2 января 1782 года Войнович и его спутники вернулись на корабли. Только через девять месяцев флотилия возвратилась в Астрахань. Экспедиция провалилась.