Весть об отъезде Суворова потрясла войска, особенно солдат. Чем острее были эти возмущения и скорбь об отставленном полководце, тем страшнее казался его образ петербургскому деспоту. Ему уж мало казалось отставки. В Кобрино помчался коллежский асессор Николев с новым высочайшим указом: Суворова непременно перевезти в его отдаленные бо– ровичские поместья, расположенные в глуши Новгородской губернии, и «препоручить там городничему Вындомскому, а в случае надобности требовать помощи от всякого начальства»; никому из поехавших в Кобрино офицеров не разрешалось сопровождать Суворова на новое местожительство. Процедура увоза была чрезвычайно поспешна, Суворову не позволили сделать никаких распоряжений; карета стояла наготове. [94]
Вблизи города Боровичи лежало захудалое суворовское поместье Кончанское. Название села происходило от слова «конец». Здесь кончались жилища расселившихся с севера карелов, южнее их уже не было. Вокруг – озера, болота да леса. Вотчина – из нескольких сот душ, перебивавшихся с хлеба на квас, не знавших промыслов и ковырявших каменистую, неплодородную землю. Сюда-то и приехал в начале мая 1797 года Суворов.
Помещичий дом обветшал; Суворов чаще жил в избе, в которой имелись две комнаты, одна над другой. Всю меблировку составляли диван, несколько стульев, шкаф с книгами, портреты Петра I, Екатерины II и несколько семейных портретов.
В одном письме, датированном 1776 годом, Суворов писал:
«Долг императорской службы столь обширен, что всякий долг собственности в нем исчезает: присяга, честность и благонравие то собою приносят». Военное призвание, в самом деле, поглощало его целиком, и для личной жизни у него не оставалось ни времени, ни душевных сил.
Вся нежность, таившаяся в сердце сурового полководца, в течение многих лет была сосредоточена на его дочери Наталье, родившейся в 1775 году. Когда ей было два года, отец с умилением писал: «Дочка вся в меня, и в холод бегает босиком по грязи». В дальнейшем он всегда питал самую трогательную любовь к дочери. «Смерть моя для отечества, жизнь моя для Наташи», писал он из Финляндии.
Разлад с женой побудил Суворова удалить дочь из дома; в 1779 году она была взята у Варвары Ивановны и отдана на воспитание во вновь учреждавшийся институт благородных девиц (Смольный), где поступила на попечение начальницы института Софии Ивановны де Лафон. По решительному настоянию Суворова Варвара Ивановна была разлучена с дочерью навсегда.
Где бы ни был Суворов, как бы тяжело ему ни приходилось, он всегда помнил о дочери, писал ей письма, радовался ее успехам.
«Любезная Наташа, – писал он ей в 1787 году. – Ты порадовала меня письмом от 9 ноября, больше порадуешь, как на тебя наденут белое платье; и того больше, как будем жить вместе. Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софию Ивановну, или она тебе выдерет уши да посадит за сухарик с водицею… У нас были драки сильнее, нежели вы деретесь за волосы, [95]а как вправду потанцовали, в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка да подо мной лошади мордочку отстрелили. Насилу часов через восемь отпустили с театру в камеру… Как же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, в воде стерляди, осетры; пропасть!»
Весь он здесь, в этом письме, этот суровый воин, оставшийся в душе до конца жизни большим ребенком!
В другом письме, от 1788 года, он пишет:
«Милая моя Суворочка! Письмо твое от 31 генваря получил: ты меня так утешила, что я по обычаю моему от утехи заплакал. Кто-то тебя, мой друг, учит такому красному слогу, что я завидую… Куда бы я, матушка, посмотрел теперь на тебя в белом платье! Как ты растешь! Как увидимся, не забудь мне рассказать какую-нибудь приятную историю о твоих великих мужах в древности… Ай-да, Суворочка. Здравствуй, душа моя, в белом платье; носи на здоровье, рости велика!»
Описывая бой под Очаковом, Суворов вновь прибегает к образному стилю, рассчитанному на уровень понимания и мышления ребенка:
«Ай да ох. Как же мы потчевались! Играли, бросали свинцовым большим горохом, да железными кеглями, в твою голову величины; у нас были такие длинные булавки, да ножницы кривые и прямые: рука не попадайся, тотчас отрежут, хоть и голову. Ну, полно с тебя, заврались! Кончилось все иллюминациею, фейерферком… С Festin [96]турки ушли далеко, ой далеко»..
В 1791 году Наталья Суворова окончила институт. По свидетельству современников, она не отличалась ни красотой, ни умом и была совершенно ординарной девушкой. Однако во внимание к заслугам ее отца Екатерина назначила ее фрейлиной, поместив жить, во дворце. Милость императрицы страшно обеспокоила Суворова. Зная, сколько соблазнов таилось для молодой девушки в легкомысленной, развратной среде придворных, он решился, пренебрегая гневом Екатерины, взять ее из дворца. Наташа была поселена у своей тетки. Это не успокоило Суворова. Он, не переставая, посылал ей наставления и предостережения.