Суворов

«Внедрился бы где неприятель в нашу землю – это ложный стыд: он отдаляет свою субсистенцию [146]и сам пришел к побиению соединением на него корпусов».

Лучшим доказательством того, что Суворов не признавал «наступления во что бы то ни стало», могут служить его действия в 1794 и 1799 гг. Взяв стремительным ударом Брест, он провел там почти целый месяц, и только когда к нему подошли подкрепления и когда победа при Мацейовицах обеспечила его левый фланг, прикрыть который он ранее не мог ввиду недостатка сил, он выступил к Варшаве и через 18 дней занял польскую столицу.

Если у Суворова было меньше сил, чем у противника (что имело место на протяжении почти всей его деятельности), он нимало не смущался этим обстоятельством. Неравенство сил никогда не заставляло его отказаться от активных наступательных операций. Он и в этих случаях шел на активные боевые действия. Некоторые иностранцы, силясь опорочить военную репутацию Суворова, упрекали его в приверженности к фронтальным атакам, усматривая в этом примитивность его замыслов. Они упускали из виду, что, при наличии у противника численного превосходства, Суворов не мог разбрасывать свои силы, осуществляя сложные маневры. Самая правильная тактика в этом случае была именно та, которую он избрал, – держать свои силы максимально сосредоточенными и атаковать ими противника в уязвимом месте (по большей части он атаковал центр неприятельской армии).

«Потребно… единодушное, совокупное и единовременное содействие… войск», указывал Суворов. И в другом месте: «Лучше содержать соединенные войска, а не побочные другие какие-либо».

Но если соотношение сил было более благоприятно, то, не нарушая принципа сосредоточения, Суворов охотно проводил сложный маневр. Так поступил он под Аддой, так поступил он в сражении при Нови, В этом сражении он даже заранее «запланировал» отступление австрийских войск с целью выманить неприятеля на равнину.

Если войска противника располагались несколькими отдельными группами, Суворов, как правило, бил их по частям, поодиночке, искусно сосредоточивая силы против каждой группы (Рымник, Столовичи, Треббия).

Для полководческого искусства Суворова крайне характерно отсутствие, боязни окружения. В XVIII веке окружение было жупелом, пугавшим всех полководцев. «Тогдашний генерал не решился бы даже с большими силами войти в промежуток двух отдельных батальонов, чтобы не попасть между двух огней», замечает Ф. Смитт в работе «Суворов и падение Польши».

Суворов давал этому вопросу иное разрешение. «Идешь бить неприятеля, снимай коммуникации. Если же быть перипатетиком (в смысле сторонника осторожных полумер. – К. О.),то лучше не быть солдатом».

В 1798 году Суворов, находясь в ссылке, изложил в нескольких тезисах план военных действий против французов. Там имеется следующий, чрезвычайно характерный пункт: «Никогда не разделять сил для охранения разных пунктов. Если неприятель их обошел – тем лучше: он подходит для того, чтобы быть разбитым».

Это повторение и дальнейшее развитие мысли, выраженной за б лет перед тем в плане войны в Финляндии.

Суворовское решение одного из самых сложных вопросов военной науки, вопроса о том, какого образа действия придерживаться в случае угрозы окружения, может считаться классическим.

В конце прошлого века видный русский военный теоретик генерал Драгомиров кратко выразил суворовскую точку зрения в словах: «Для хорошего солдата нет ни тыла, ни флангов, а везде фронт, откуда неприятель».

Это была смелая тактика, как и все смелое, целеустремленное военное творчество Суворова. Но суворовский риск был всегда оправдан. Это был риск уверенного в себе и в своих войсках полководца, основанный на всестороннем изучении обстановки.

В эпоху, когда, следуя примеру Фридриха II, все государства заботились лишь о муштровке солдат; в стране, где солдаты были вдвойне бесправны: как нижние чины и как крепостные, – Суворов неустанно пробуждал в русском солдате «живую душу», развивая в нем чувство любви к родине, чув ство национальной и личной гордости.

И за это, а также за его личное бесстрашие и простоту обращения его обожала армия, видевшая в нем и победоносного вождя и старшего боевого товарища.

Очень характерно для Суворова, что он умел всегда выделить среди тысяч солдат и офицеров наиболее даровитых, наиболее многообещающих. А раз выделив, он решительно и настойчиво выдвигал избранного.

В дворянско-крепостнической России делать это было нелегко. Много раз Суворов натыкался на глухую стену клас– совых ограничений.

Сколько мог, он выдвигал достойных, умаляя даже собственные заслуги, чтобы подчеркнуть заслуги других. В 1770 году он сообщает, что умолчал о личном своем участии в одном бою, «не желая нимало отнимать от достойных, искусных и храбрых команды, моей офицеров заслуженной славы и хвалы».