Суть дела

Скоби вынул из шкафа грамматику языка менде; она была засунута на нижнюю полку, где ее потрепанный, рваный переплет меньше бросался в глаза. На верхних полках стояли рядами тоненькие книжки Луизы – стихи не слишком молодых современных поэтов, романы Вирджинии Вулф. Сосредоточиться он не мог; было слишком жарко, и отсутствие жены угнетало его, как болтливый собеседник, напоминая, что судьба ее на его совести. Упала вилка, и Скоби заметил, как Али исподтишка обтер ее рукавом; он заметил это с нежностью: ведь они прожили вместе пятнадцать лет – на год больше, чем длился его брак, а это большой срок для слуги. Али был сначала «мальчиком», потом, когда держали четверых слуг, помощником домоправителя, а теперь сам правил домом. После каждой поездки Скоби в отпуск Али дожидался его на пристани, чтобы выгрузить багаж с помощью трех или четырех оборванных носильщиков. Когда Скоби уезжал, многие пытались переманить Али, но тот всегда встречал хозяина на пристани, – кроме одного раза, когда Али посадили в тюрьму. Тюрьма не считалась бесчестием. Это было просто осложнение, которого никому не удается избежать.

– Тикки! – послышался ноющий голос, и Скоби сразу же встал. – Тикки!

Он поднялся наверх.

Его жена сидела под москитной сеткой, и ему вдруг почудилось, что это кусок сырой говядины, покрытый марлей от мух. Но жалость догнала жестокую мысль и быстро ее спровадила.

– Тебе лучше, моя дорогая?

– К нам заходила миссис Касл, – сказала Луиза.

– От этого не мудрено заболеть.

– Она мне рассказала о твоих делах.

– Что же она могла о них рассказать? – Он улыбнулся с деланной веселостью; чуть не вся жизнь уходила на то, чтобы оттянуть очередную беду. Оттяжка никогда не приносит вреда. Ему даже казалось, что если тянуть подольше, в конце концов все решит за тебя смерть.

– Она говорит, что начальник полиции подал в отставку, но что тебя обошли.

– Ее муж слишком много болтает во сне.

– Но это правда?

– Да. Я об этом давно знаю. Ей-богу, мне все равно.

– Но мне теперь стыдно будет показаться в клубе!

– Ну, не такой уж это позор. Бывает и хуже.

– Но и ты тогда уйдешь в отставку? Правда, Тикки?

– Нет, дорогая, вряд ли.

– Миссис Касл на нашей стороне. Она просто в бешенстве. Говорит, что все только об этом и судачат, наговаривают на тебя бог знает что. Тикки, ты не берешь взяток у сирийцев, ведь правда?

– Нет.

– Я так расстроилась, что не досидела до конца обедни. Как это подло с их стороны. Слышишь, Тикки, таких вещей спускать нельзя! Ты должен подумать обо мне.

– Я думаю. Все время. – Он сел на кровать, просунул руку под сетку и дотронулся до ее руки. Там, где руки соприкоснулись, сразу же выступили капельки пота.

– Я всегда думаю о тебе, детка. Но я проработал здесь пятнадцать лет. Я пропаду в другом месте, даже если мне и дадут там работу. Если человека обошли, ты же знаешь, это не так уж лестно его рекомендует…

– Мы могли бы не выйти в отставку.

– На пенсию не очень-то проживешь.

– Я думаю, что могли бы заработать немножко денег литературой. Миссис Касл уверяет, что я могу этим заняться всерьез. Столько навидавшись всего… – сказала Луиза, глядя сквозь белый муслиновый шатер на свой туалетный столик; оттуда, сквозь тот же белый муслин, ей ответило взглядом другое лицо, и она отвернулась. – Ах, если бы мы могли переехать в Южную Африку. Я просто не выношу здешних людей.

– Может, мне удастся посадить тебя на пароход. Последнее время на той линии редко топят суда. Тебе надо отдохнуть.

– Было время, когда и ты хотел уйти в отставку. Годы считал. Мечтал, как мы будем жить – все вместе.

– Что ж, человек меняется… – сказал он уклончиво.

– Ну да, тогда ты не думал, что останешься со мной вдвоем, – беспощадно объяснила она.

Он сжал своей потной рукой ее руку.

– Чепуха, детка! Вставай-ка лучше и поешь…

– Скажи, ты кого-нибудь любишь, кроме себя?

– Нет, никого. Я люблю только себя. И Али. Совсем забыл про Али. Его я тоже люблю. А тебя нет, – машинально повторил он надоевшую шутку, поглаживая ее руку, улыбаясь, утешая ее…

– И сестру Али?

– А разве у него есть сестра?

– У них у всех есть сестры. Почему ты сегодня не пошел к обедне?

– У меня утреннее дежурство. Ты же знаешь, детка.

– Мог с кем-нибудь поменяться. Ты теперь уж не такой набожный, да, Тикки?

– Зато у тебя набожности хватает на нас двоих. Пойдем. Надо поесть.

– Знаешь, Тикки, я иногда думаю, что ты стал католиком, только чтобы на мне жениться. Настоящей веры, по-моему, у тебя нет.

– Послушай, детка, тебе надо спуститься вниз и хоть немного поесть. А потом возьми машину и поезжай на пляж, подыши свежим воздухом.

– Как бы все сегодня было по-другому, – сказала она, глядя на него сквозь полог, – если бы ты пришел и сказал: «Знаешь, детка, а я назначен начальником полиции».

Скоби мягко ей объяснил:

– Понимаешь, в таком месте, как наше, да еще в военное время нужен человек помоложе: важный порт, рядом – вишисты; контрабанда алмазами из Протектората… – Он сам не верил ни, одному своему слову.

– Я об этом не подумала.

– Вот почему меня и обошли. Никто тут не виноват. Ничего не поделаешь: война.

– Война всем мешает, правда?