Суси-нуар. Занимательное муракамиедение

Дмитрий Коваленин СУСИ-НУАР ЗАНИМАТЕЛЬНОЕ МУРАКАМИЕДЕНИЕ

Предисловие

Книга переводчика Дмитрия Коваленина о Харуки Мураками – это очень странное событие.

От такого чтения впору бы смутиться: по большому счету, перед нами вовсе не популяризированные литературоведческие игры, а история любви. Очень интимная, изобилующая головокружительными подробностями история счастливой взаимной любви переводчика и текста. Речь тут о любви именно к тексту, не к автору, которого Коваленин регулярно с уважительной иронией величает «сэнсэем», а следовательно, дистанцию сохраняет, невзирая на то ли подлинное, то ли примерещившееся внутреннее родство. А вот с романами Мураками у него отношения совсем иные: тут близость немыслимая, какая только и может быть у переводчика с текстом; двум живым людям, чтобы достичь столь полного слияния, пришлось бы друг друга съесть, а это технически сложно, да и неопрятно как-то.

История любви у Коваленина вышла подробная и даже вполне увлекательная, хоть и выстроена скорее по законам джазовой импровизации, чем повествовательной логики: тут и хроники почти случайного знакомства переводчика с «Охотой на овец» (в баре, конечно, где еще им было познакомиться), и мытарства с первой публикацией романа на русском языке, осуществленной на деньги таинственного незнакомца из Литвы (российские издатели поначалу сочли Мураками безнадежно некоммерческим автором, тратиться не захотели), и – вершина интимной прозы – переписка переводчика с редактором. И, конечно, тут присутствуют сами Мураками с Ковалениным, оба тонкими ломтиками, внарезку: фрагменты биографий, фрагменты интервью, фрагменты личных и деловых писем, фрагменты совместного путешествия по Сахалину и прочие фрагменты, лоскутки, осколки сокровенных подробностей, элементы пазла врассыпную. Собирать цельную картину читателю придется самостоятельно, ничего не попишешь, иной возможности узнать о четырех способах сказать «я» по-японски, гастрономических предпочтениях Харуки Мураками и современном значении слова «самурай» у нас с вами нет.

Но все странности формы и содержания меркнут перед самим фактом существования этой книги. Неслыханное, невозможное дело: вот прямо сейчас на наших глазах воздвигают (уже воздвигли) прижизненный памятник иностранному литератору – не бронзовый, конечно, бумажный, но вот ведь – не статью, не очерк, не интервью публикуют, а целую книгу о пришествии Харуки Мураками в русскоязычное пространство. Ну да, типичная благая весть, кто же спорит…

И впору бы спросить изумленно: «Да кто он такой, этот ваш Мураками?!» – но вопрос прозвучит фальшиво. Кто такой Харуки Мураками, в России знают теперь даже самые ленивые: им по телевизору рассказали, пока они завтракали, или по радио в автомобиле.

Ладно, поставим вопрос иначе: почему именно он оказался самым интересным и востребованным автором для русскоязычной читательской аудитории начала тысячелетия? И попробуем, что ли, как-то на этот вопрос ответить.

* * *

Сам Харуки Мураками устами дядюшки одного из своих персонажей настоятельно советует начинать всякое дело с мелочей. Вот я и начинаю с мелочей, самых что ни на есть мелких.

Прежде чем писать о Мураками, сотворю, пожалуй, свой день по его рецепту. И для начала сварю спагетти, не спеша, с чувством, толком и расстановкой, впервые в жизни внимательно прочитав инструкцию на упаковке. Выясню с изумлением, что там указано оптимальное количество соли (никогда не удавалось мне его угадать); к тому же в воду нужно добавить ложку оливкового масла. И варить не десять минут, а девять. Это, оказывается, важно.

Спагетти, словно бы сваренные вместо меня лирическим героем Харуки Мураками, получились безупречно. Можно вовсе без соуса наворачивать, а уж под соусом… И это, уверяю вас, лишь потому, что ритуал соблюден, со всей строгостью.

Ритуал, да.

Что нам, длинноносым, круглоглазым варварам, суета сует, потомку Аматэрасу – ритуал. Даже если потомок сей ходит в джинсах и кроссовках, слушает с утра до ночи старый американский джаз, а все хайку с танками, написанные кистью на рисовой бумаге, не задумавшись, отдаст за несколько строк прозы Сэлинджера. До вкусов и пристрастий потомка богине Аматэрасу нет никакого дела. Боги, в отличие от литературных критиков, не мелочны.