Сущность Религии

Это совершенно фантастическое представление, будто человек смог возвыситься над своим животным состоянием только благодаря провидению, содействию «сверхчеловеческих» существ, богов, духов, гениев, ангелов. Разумеется, человек стал тем, что он есть, не самостоятельно и не исключительно только через самого себя; ему была нужна для этого поддержка других существ. Но эти существа не были сверхприродными, воображаемыми созданиями, но были действительными, естественными существами; не были существами, стоящими над человеком, а были ему подчинены; в самом деле, вообще все то, что поддерживает человека в его сознательной и произвольной деятельности (ведь обычно такие дела только и называются человеческими делами), всякий благой дар и природный задаток ниспосылаются не свыше, а возникают снизу, сваливаются не с высот, а порождаются из глубин природы. Такими доставляющими помощь существами, такими гениями-хранителями человека были по преимуществу животные. Только благодаря животным человек возвысился над животным царством, только благодаря их охране и содействию мог взойти посев человеческой культуры. В Зенд-Авесте, а именно в Вендидаде, как известно, самой древней и подлинной части Зенд-Авесты, читаем: «мир существует благодаря уму собаки. Хотя эта часть „составлена лишь в позднейшее время“. Если бы собака не охраняла улиц, то разбойники и волки расхитила бы все имущество». Религиозное почитание животных вполне оправдывается в связи с их ролью для человека именно в эпоху зарождающейся культуры. Для человека животные были незаменимыми, необходимыми существами; его человеческое существование зависело от них; а то, от чего зависит жизнь, существование человека, – для него бог. Если христиане больше не почитают природы, как бога, то это происходит только потому, что согласно их религиозным представлениям их существование зависит не от природы, но от воли существа, отличного от природы; вместе с тем они рассматривают и почитают это существо как существо божественное, то есть высшее, только потому, что они признают его за виновника и хранителя их бытия, их жизни. Таким образом почитание бога зависит только от почитания человеком самого себя, богопочитание есть проявление такого самопочитания. Если я презрительно отношусь к самому себе и к своей жизни, как я мог бы высоко расценивать и почитать то, от чего зависит эта злосчастная, презренная жизнь, – нужно при этом учитывать, что по первоначальному, естественному представлению человек не отличает себя от своей жизни. Придавая ценность источнику жизни, я лишь в предмете своего сознания начинаю усматривать ту ценность, которую бессознательно придаю себе, своей жизни. Поэтому, чем ценнее оказывается жизнь, тем, естественно, более высокую ценность и достоинство приобретают податели жизненных благ – боги. Как могли бы боги блистать в золоте и серебре, раз человек еще не знает цены и употребления серебра и золота? Различие между полнотой и жизнерадостностью бытия греков и отвращением и презрением к жизни индейцев весьма значительно; но также весьма значительна разница между греческой мифологией и моралью индейских басен, между олимпийским отцом богов и людей и великой индейской сумчатой крысой или гремучей змеей – прародительницей индейцев!

6

Христиане, подобно язычникам, радуются жизни, но свои благодарственные молитвы за блага жизни они возносят к небесному отцу; именно потому они упрекают язычников в идолопоклонстве, что те в своей благодарности, в своем культе ограничиваются тварями и не возвышаются до первопричины, единственно подлинной причины всех благодеяний. Но ведь не Адаму же, первому человеку, я обязан своим существованием? Почитаю ли я его за своего отца? Почему мне не остановиться на твари? Разве сам я – не тварь? Для меня самого, не издалека пришедшего, для меня, как этого определенного индивидуального существа, не является ли эта ближайшая, эта также определенная причина последней причиной? Разве эта моя индивидуальность, неотторжимая, неотличимая от меня самого и моего существования, не находится в зависимости от индивидуальности моих родителей? Восходя все дальше, не теряю ли я в конце концов всякий след моего существования? Разве для этого попятного хода нет неизбежной остановки и границы? Разве первоисточник моего бытия не абсолютно индивидуальный? Разве я рожден и зачат в том самом году, в тот самый час, в том же расположении, одним словом, при тех же внутренних и внешних условиях, как и мой брат? Итак, мое порождение не так же ли своеобразно и индивидуально, как безусловно индивидуальна моя жизнь? Должен ли я свое почитание простирать до Адама? Нет! Я с полным правом останавливаюсь в своем религиозном почитании на ближайших ко мне существах, на моих действительных родителях, как на виновниках моего существования.

7