Сущий дьявол

Обычно Гвинет, имея дело с подобными типами, проявляла терпение и жалость. Однако этот человек повел себя по отношению к ней как настоящий деспот, заставив ее ждать. А посему Гвинет не собиралась демонстрировать свое долготерпение, сочувствие к нему или понимание.

Громкие крики и вопли заключенных нарушили течение ее мыслей. Именно в этот момент она обратила внимание, что солнечные лучи погасли и на ее синюю юбку легла вечерняя тень. Подняв голову, она увидела перед собой вздымающийся корпус корабля. Матрос стал огибать на шлюпке эту мрачную искореженную громаду, подплывая к шаткому трапу.

Даже чайки не осмеливались подлетать близко к этой плавучей преисподней. Поистине сама вода казалась здесь такой же мертвой, как в мифической реке Стикс.

— Вы уверены, что хотите подняться на борт, миледи? — ухмылкой прокричал матрос, пытаясь перекрыть доносившиеся из трюма вопли.

— Ты уверен, что не хочешь принять освежающую ванну этой луже? — огрызнулась Гвинет, засовывая блокнот в ридикюль. — Помоги мне подняться, пожалуйста.

Сотни грязных рук высовывались из затянутых колючей проволокой бойниц. Вопли становились все сильнее и оглушительнее.

Гвинет протянула руку матросу и посмотрела выжидательно.

Тот, чуть помешкав, пожал плечами и взял ее затянутую перчатку руку. Еще через несколько мгновений она стояла на маленькой площадке у основания трапа. Одна.

Морнингхолл никого не прислал, чтобы ее встретить. Придерживая одной рукой голубую бархатную шляпку, Гвинет поднялась по мокрым ступенькам и услышала, как замерли все голоса на корабле.

Глава 2

На палубе Гвинет встретил молодой гардемарин.

— Я корабельный гардемарин Фойл, — представился он и пожал ее руку в перчатке, раздуваясь от важности. — Добро пожаловать на «Суррей».

— Да, действительно…

Весьма нелюбезный тон гостьи нисколько не обескуражил Фойла. Очевидно, его не смущало и зловоние, распространявшееся снизу. Прижав к носу платочек, Гвинет проигнорировала предложенную ей руку и, подобрав юбки, последовала за гардемарином. Она чувствовала на себе любопытные взгляды матросов, слышала приглушенные реплики, смешки; видела, как матросы подталкивают друг друга локтями. Кто-то негромко прыснул.

Гвинет продолжала молча идти, хотя глаза ее прищурились и на щеках выступили красные пятна.

— Не обращайте внимания на это, — сказал Фойл. — Боюсь, что море — это не то место, где обучают хорошим манерам.

— Это ваш благородный капитан уже доказал, — ядовито заметила Гвинет, кипевшая негодованием при виде кошмара, который открылся ее глазам. Подумать только не нормальные люди вынуждены жить в этом плавучем аду! И ведь их единственное преступление состоит в том, что они воевали на стороне противника. — Впрочем, это не имеет значения. Все, что я здесь вижу, отвратительно, и после окончания моего визита лорд Морнингхолл проклянет тот день, когда встретился со мной.

Гардемарин лишь скептически поднял бровь, однако Гвинет успела заметить на его лице усмешку. Ну конечно, ему легко быть таким беспечным, ибо его не принуждали жить в том аду, в каком живут несчастные внизу! Гвинет знала по своему опыту, что люди в положении Фойла не питают жалости к другим и, более того, находят удовольствие в том, чтобы поиздеваться над слабыми, обездоленными и беспомощными. Фойл, видимо, был из той породы. Она могла судить об этом по его порочному рту, покачивающейся походке. И к тому же она видела его скептическую ухмылку, словно она, Гвинет, сказала нечто очень забавное. Может, он думает, что Морнингхолл вынудит ее бежать, поджав хвост? Этого они оба не дождутся. Гвинет собралась было уже открыть рот, чтобы все это высказать, когда Фойл схватил ее за локоть, чтобы отвести в сторону от группы чумазых заключенных, с отсутствующим взглядом выходящих из черного люка.

Это зрелище подействовало на Гвинет так, что она остановилась как вкопанная.

В оборванной, некогда желтого цвета одежде, зажмурившись от внезапного света, они остановились, прикрывая глаза и издавая стоны. На ногах у них были цепи, которые громко лязгали, пока пленники передвигались по палубе. Заросшие бородами лица искажала общая гримаса страдания, спины были сгорблены, у многих имелись ярко выраженые признаки цинги.

— Боже милосердный! — ахнула Гвинет. Лицо у нее побледнело, губы задрожали.

— Пойдемте, мадам, вам не следует смотреть на этих людей, — сказал гардемарин.

— На них цепи, — бормотала она. — Зачем это?

— Один из заключенных совершил прошлой ночью побег и утонул в трясине, болван этакий. Этих снимают с корабля, чтобы похоронить бедолагу. Поэтому и цепи. Пойдемте дальше.